Итак все теории, даже самые жестокие, имеют весьма мало значения в нашей нравственной динамике; что имеет какое либо значение — так это наше чувство. Оно-то и говорит не только пролетариям, но и всем другим людям. Утончённость чувств варьирует у индивидов и у классов индивидов; вообще те индивиды и те их классы, которым в жизни приходится переносить более лёгкие несчастья, имеют гораздо более утончённую чувствительность.
Экономические трудности поражают богачей также тяжело, как и пролетариев; вместе с появлением экономических бедствий возникает много горя, много несчастий, не щадящих никого и дающих всем право жаловаться. Если же все это справедливо, если истинно, что только невзгоды и несправедливости делают толпу недовольной, а не те или другие теории, могущие, самое большее, только усилить это недовольство, то не должны ли мы иметь хоть немного снисхождения к случайным и внезапным эксцессам толпы?
Протестующие плебеи, как назвал их в заседании сената Эллеро, дают большую часть преступлений толпы, и их страдания — истинная причина тех крайностей, на которые они решаются.
Относительно восстаний и тревог всякого рода можно сказать то же, что и относительно двух друзей, когда один из них, всегда спокойный и молчаливый, делает другому сцену из-за пустяка. — Из-за чего он ссорится? На это он не имеет ни малейшего основания! — может воскликнуть кто-нибудь. Но более близкие к нему ответят: — Да, вы ведь не знаете! Он был так огорчён!..
II.
После этого отступления, которое однако было необходимо, вернёмся к психологическому анализу толпы.
В конце предыдущей главы мы сказали, что численность увеличивает интенсивность душевных движений, и, вслед за Эспинасом, дали математическое доказательство этого явления. Теперь мы должны прибавить, что численность не только производит этот арифметический эффект, но что, сверх того, она сама по себе является источником новых душевных движений. Численность даёт всем своим единицам чувство их внезапного и необычайного могущества. Они знают, что могут бесконтрольно употребить все своё могущество, что их за это не осудят, не будут наказывать; и эта уверенность придаёт им храбрость для совершения поступков, которые они сами осуждают, чувствуя их несправедливость.
Всякая диктатура по необходимости приводит к деспотизму и несправедливости, так как тот, кто имеет возможность сделать все, на все решается. Это считается психологическим законом.
Таким образом вполне естественно, что 100, 1000, и 2000 человек, случайно собранные вместе, сознавая свою силу и видя себя хозяевами известного места, считают себя вправе быть судьями, а подчас даже и палачами. «Неожиданное всемогущество и безнаказанность за убийство, — писал Тэн, — чересчур крепкое вино для человеческой головы: головокружение наступает быстро, перед глазами появляются красные круги, и от исступления человек доходит до жестокости».
В подобных случаях на сцене появляются самые зверские страсти; даже в цивилизованном человеке просыпается мгновенно свирепость, и чтобы объяснить это явление, нам почти против воли приходится обратиться к гипотезе Барбаста и Лаверня: что в человеке просыпается врождённое стремление к убийству себе подобных, скрытое подобно огню, находящемуся под пеплом, но ожидающее только искры, чтобы, вспыхнув, проявиться наружу.
Понятно, что этому-то мы и должны сверх внешних, вышеозначенных причин — приписать преступления толпы. Потому что, если описание человеческого характера, сделанное Серги, имеет твёрдое основание, а не представляет из себя простого уподобления, то очень логично и естественно допустить, что самые низкие слои характера подымаются наверх, когда психологическая буря совершенно переворачивает наш организм.
Однако то, что какой-нибудь человек, в особенности человек народа, которого долгие века цивилизации приучили к состраданью, делается в одно мгновение неограниченным властителем и в тоже время палачом, — не проходит для него безнаказанно. Хотя его и толкает на преступление просыпающийся в нём дикий инстинкт, хоть он и возбуждён против своих жертв, нанося им оскорбления и несправедливости, но при всём том он смутно чувствует, что совершает какой-то необычайный поступок, и душа его, подобно Макбетовой, «полна скорпионов».