"Ты что-то хотела?" - Маша обернулась. Наташка оказалась самой умной. В глазах, глядевших на Машу, мелькнула злоба, но, обуздав себя, Наташка улыбнулась: "Валечка, - она призвала елейным голосом, - иди к нам, что ты там - одна..." Взглядом, устремленным на Машу, она проверяла: такова ли назначенная цена. Девочки глядели недоуменно: ни одна из сидящих за столом не расслышала молчаливого договора. "Да", - Маша кивнула одной Наташке и, протянув, передала папку из рук в руки. Взвесив на руке, Наташка развязывала тесемки. Через два дня сияющая Валя догнала Машу в коридоре и жарким шепотом рассказала, что все страшное кончилось, вчера ее позвали к чаю, и мальчики больше не ходят, девчонки сами исчезают с вечера. "Ты просто - волшебница!" - Валя повторяла восхищенно.
В середине декабря Галя Хвостенко, староста группы, передала Маше приглашение: декан, читавший на их потоке "Введение в специальность", просил зайти после занятий. Передав, Галя глянула с любопытством, дожидаясь объяснений, но Маша поблагодарила и отвернулась. По ее лицу староста ничего не заметила, но Маша понимала ясно - дознались. Первой вспыхнула трусливая мысль - бежать, но, взяв себя в руки, она рассудила: идти надо. Сами собой не отвяжутся, втянут мать и отца. Вторая - позвонить брату, погасла мгновенно: Иосиф предупреждал, что для приватных бесед телефоны физического института не годятся. Она не помнила, как досидела до конца пары. Последний звонок зудел в ушах противным, мелким звоном, когда, поправляя шейный платок, норовивший вывернуться за спину, Маша подходила к дверям деканата. Похоже, секретарша была предупреждена. Не дожидаясь объяснений, она кивнула на распахнутую дверь: "Заходи, Нурбек Хайсерович свободен".
Декан разговаривал по телефону. Стараясь вникнуть в смысл, Маша ловила обрывки, которые, в силу сложившихся обстоятельств, могли определить ее судьбу. "Да, да, именно, как раз пришла, сейчас решим, я согласен с вами, добро". Положив трубку, Нурбек Хайсерович предложил садиться. Маша села и сложила руки. Последние сомнения исчезли: сейчас должно последовать то, от чего нет спасения. "Такое дело, - опустив глаза, декан раскладывал бумаги, - через неделю институтский праздник, пятикурсники уходят на диплом, что-то вроде последнего звонка, предварительного... На таких мероприятиях кто-то из первокурсников произносит напутственную речь, ну, как бы эстафету... от них - к вам: дело почетное и ответственное, доверяется лучшим студентам, кстати, о ваших подвигах с курсовиками наслышан. Говорят, вы перевыполнили план, - декан улыбнулся тонко и доброжелательно, - да и в отделе кадров, там тоже сочли... Нет, конечно, это не главное, дело решает успеваемость, короче, именно вам доверено от лица первокурсников поприветствовать наших будущих выпускников".
Паучий укус молчал. Жаркая слабость разливалась по Машиным рукам, теребившим платок. "Конечно, - она произнесла едва слышно и подтвердила громче: - Конечно". - "Вот и ладно, договорились. Кстати, я думаю, при ваших несомненных способностях вы пойдете далеко, но начинать, - он поднял указательный палец, - надо сейчас, наука - дело степенное, с кондачка не выходит. Как вы относитесь к общественной работе? Это - хороший трамплин".
Выйдя из деканата, Маша пошла по коридору, но голос, звучавший в ушах, снова рассказывал о празднике пятикурсников, где она - от лица всех поступивших - должна была перенять эстафету. Голос сулил научные перспективы, но Маша крутила пленку, потому что ждала другого - единственного кадра, который никак не вспыхивал. Каблук, стукнувший о стеклянное, остановил бегущую строку.
Замерев над пропастью, забранной мутными клетками, она наконец поймала: достойной ее сочли в отделе кадров. Вот оно: ее личное дело. Не успеваемость, певшая с голоса чужих курсовиков. В который раз Маша убеждалась в правоте брата - никогда они не станут проверять написанное, потому что раз и навсегда уверились в том, что человек не посмеет вступить с ними в опасную игру. Притопнув каблучком по стеклянному, Маша сделала следующий шаг и, чувствуя радость, разливающуюся по всему телу, неожиданно для себя подпрыгнула, как будто ноги сами собой пустились в пляс. Сегодняшнее спасение было настоящим чудом, потому что, как ни смотри, оно случилось на краю гибели.
Бумажка за бумажкой летела в мусорную корзину, когда Маша, отложив учебные дела, писала заказное приветствие. Задача, поставленная деканом, оказалась сложнее, чем представлялось на первый взгляд. Исчерпав стандартные обороты, Маша отправилась звонить брату, который отнесся к ее краткому телефонному рассказу с величайшим вниманием. Однако его внимание было направлено не на само задание, с которым Маше не удавалось сладить, а на щедрые посулы, касавшиеся научной и общественной работы. "Ладно, разговор не телефонный, - прервал он и обещал наведаться завтра же. - Заодно и с речью помогу".
Маша рассказала подробно - до единой детали. "Что-то здесь не стыкуется", - брат выслушал и потребовал повторить. Он остановил тогда, когда Маша добралась до улыбки декана, оценившего ее подвиги с курсовиками. "Не могу понять, - Иосиф заходил по комнате, - как ни раскинь, дело обыкновенное. Я и сам, бывало, грешил: просят помочь - помогал. В каждой группе помощников находится парочка, но откуда такая осведомленность? Те, кому помогают, обыкновенно молчат как рыбы. Ладно: кто, кроме клиентов, мог знать о том, что ты считала чужое?" Маша растерялась. Самой ей не приходило в голову. "Хорошо, поставим вопрос иначе. Кто присутствовал в момент передачи готовых расчетов?" - "Все", - неохотно, опуская стыдные подробности, Маша поведала Валину историю. Иосиф слушал. Улыбка боли и жалости трогала его губы, но Маша, стремившая свой рассказ к победной развязке - молчаливому договору с Наташкой, - этого не замечала. "Ну, вот, теперь проясняется". - Пережив счастливое окончание истории, Иосиф возвращался к нестыковке. Размышляя вслух, он откинулся на спинку дивана.
"Наташка? - Маша вспомнила взгляд, полный злобы, - Но зачем? Она-то в моей помощи - в первую очередь..." - "Да, вроде бы, незачем, но лед больно тонкий. Сколько раз, говоришь, она поступала?" Наташкину историю с Рафальсоном, которую Маша передала с Валиных слов, брат выслушал настороженно: "Что бы там ни было, но с этой Наташкой, я советую тебе, осторожнее. Не пускайся в ваши девические кренделя. Видишь ли, в договорные отношения девушка могла вступить не только с тобой".
"Так. Вот это смешно". - Ребром ладони Иосиф пристукнул по столу, когда Маша, стараясь сохранять хладнокровие, рассказала о том, что отдел кадров поддержал выбор декана. Брат выслушал, приподняв бровь. Единственный раз он усмехнулся тогда, когда Маша вспомнила о ногах, неожиданно пустившихся в пляс. "Как это у нас, у русских: дурная голова ногам покою не дает? У тебя, голубушка, народная мудрость наизнанку. - К нему вернулась мрачная серьезность. - Кажется, мы перестарались".
Морщась, Иосиф говорил о том, что Машина анкета - святее папы римского, монолит без изъянов. Отдел кадров дело знает, тут они искусники не хуже Микеланджело: тот любил работать с безупречными гранитными глыбами. "Экземпляр, придуманный нами, в природе не встретишь, но, с их точки зрения, этот гомункулус, народившийся в колбе, живее живого. У них, вообще, это дело в моде - объявлять живыми выпотрошенных мертвецов". - "Я, что ли, выпотрошенный?" - Маша вскочила с места. "Пока что, слава богу, - нет", - брат выразился примирительно.
Маша слушала его рассуждения. Иосиф говорил о том, что служители отделов кадров - сами, своего рода, гомункулусы: безошибочно узнают своих. "Ну и пусть, - она не могла взять в толк, - чем плохо, если ничего не вскроется?" Иосиф помолчал и ответил: "Плохо всем. Минуй нас пуще всех печалей... Уж если они положили глаз... Хотя, черт их знает! Опыт, отец истины, свидетельствует о том, что иногда они предпочитают щербатых". Этого Маша не поняла.
Приветственную речь написали быстро. Пробежав глазами по книжным полкам, брат вынул книжечку Пастернака и, полистав, предложил четверостишье: