То глядя на Машу, то словно бы уходя в себя, он заговорил о том, что собирается создать студенческое научное общество, подлинное, не для галочки. Это общество будет готовить научно-преподавательские кадры, которых не хватает катастрофически. "Так уж сложилось, о причинах говорить не будем, может быть, когда-нибудь позже, но кафедра финансов - за редким исключением - не отвечает научным требованиям". - Успенский замолчал, и Маша вдруг подумала, что, в первую очередь, он имеет в виду декана. "Короче говоря, - профессор продолжил: - я предлагаю вам заниматься моим предметом по индивидуальной программе, чтобы года через два - к третьему курсу - возглавить это научное общество, став его председателем. Должен предупредить, человек я крайне несдержанный, но преподаватель хороший, взявшись, всегда довожу дело до победы". Он скривился в мягкой волчьей усмешке.
Чувство, похожее на злобу, ударило в Машино сердце. Под пристальным, проникающим взглядом она думала о том, что, согласившись, сумеет отомстить университетским - рано или поздно. Ленинград - город маленький, она вспомнила слова брата, который не раз говорил, что в научном мире дорожек не так уж много: время от времени выводят на перекресток.
"Студенческим обществом дело не ограничится, - Успенский вмешался в мысли, - дальше аспирантура, защита, преподавательская карьера - соглашайтесь, дело стоящее". - "Я хочу задать один вопрос. - Мстительное чувство застило разум. Окажись она в кабинете декана, Маша не раскрыла бы рта, но этот человек, сидевший за стеклянной переборкой, был зверем иной породы. Он был странным и непонятным, от него исходила опасность, которую Маша чувствовала, но эта опасность имела другой запах. - Один вопрос, если вы мне позволите". - "Пожалуйста", - он склонил голову. "Вы сказали, что я - человек, которого вы ищете. Я поняла так, что в первый раз вы увидели меня на той церемонии. Послушали и решили. Скажите, прежде чем принять решение, вы согласовывали с отделом кадров?" Волчьи глаза вскинулись и сощурились. В них полыхнуло злое веселье, но мгновенно погасло: кто-то, стоявший наготове, плеснул на угли ледяной водой. Профессорское лицо изменилось - сквозь черты заведующего кафедрой проступил другой. Этот был лишен почтенного возраста, потому что холод, плеснувший из глаз, по-молодому заострил черты. "Неужто, - он вывел странным, протяжным говорком, - я похож на человека, который бегает шептаться с этими суками?"
Маша вздрогнула. Грубое слово шипело углем. Он ответил, не задумываясь, но этот ответ был таким, какого просто не могло быть. Маша подняла взгляд и, глядя в глаза волка, ставшего человеком, ответила ясно и твердо: "Я согласна. Я буду заниматься по вашему плану и стану председателем". Профессор Успенский пошарил в ящике стола и, вынув книгу, протянул Маше: "Прочтите этот учебник внимательно, и через неделю, когда вы придете ко мне, я спрошу вас о том, что вы поняли. Вряд ли вы разберетесь во всем, но я хочу знать, что в этом опусе вам покажется правильным, и что - глупостью, на ваш неискушенный взгляд".
Выйдя из кабинета, Маша задержалась в преподавательской, чтобы уложить книгу в портфель. Из дальнего закутка, отгороженного шкафом, вышла давешняя женщина, перетянутая в талии, и, не взглянув на Машу, проследовала за загородку. Маша прислушалась: они говорили тихими, злыми голосами. Ответы Успенского был невнятными. Не дослушав, женщина бросила: "Снова ты - за свое!", и, испугавшись, что застанут, Маша двинулась к выходу скорыми шагами.
За учебник она взялась тем же вечером. Страницу за страницей Маша читала "Финансы СССР". Как и предполагал Успенский, смысл многих параграфов оставался смутным. Иногда, вчитавшись, Маша думала, что угадывает суть, но каждый раз авторы словно бы пугались сказанного и спешили привести оправдания, подстилая соломку. Cоломкой ложились пространные цитаты, почерпнутые из работ основоположников. Однако, если Мария Ильинична Сухих, приводя слова Маркса, переживала радость и вдохновение, эти цедили сквозь зубы. Трудами непримиримой Сухих Маша знала экономическую теорию Маркса, которая представлялась ей логичной и полной. Маркс учитывал достижения своих предшественников, однако мысль его, основанная на собственных наблюдениях, развивалась самостоятельно, ткалась изнутри, как паутина. Авторы ткать не умели: они лепили свою теорию, как ласточки, собирая по клочкам: складывали картинку. Главное заключалось в том, что контуры этой картинки были известны им заранее: фрагменты, ускользавшие от взгляда, заменялись подходящей цитатой, которая не могла заслонить пустоты.
К исходу недели Маша проштудировала учебник от корки до корки и укрепилась в своем мнении. Робея предстать перед профессором, она решила обсудить с братом. Полистав, Иосиф сморщился. Кажется, она выбрала неподходящее время, потому что, слушая Машины рассуждения, он поглядывал на телефон. Выслушав, Иосиф заговорил о том, что не понимает задачи - обсудить и высказать мнение о том, чего нет в природе. "Такой науки нет. - Захлопнув корешки, он громогласно прочел название. - Сколько я могу судить, есть принятая практика движения денежных потоков. В рамках социалистической экономики ее можно более или менее точно описать. Однако состав и смысл потоков... Какая уж тут наука! Взять хоть наши космические дела - все, что требуется для завершения проекта, государство выделяет немедленно. Излишки списывают на гражданскую продукцию, то есть, в конечном счете, на граждан. Это - аксиома. Остальное - дело техники. При таком подходе прибавочная стоимость, выведенная Марксом, - чистая фикция: есть несколько важных отраслей, остальное - блажь. Боже упаси, я, конечно, не финансист, но думаю, что государственный бюджет строится исходя из произвольно выбранных приоритетов: важным отраслям - все, остальным - объедки. Вот тебе и вся теория финансов". Он покосился на молчащий телефон и взглянул на часы.
"Если такой науки нет, - чем, скажи на милость, я буду заниматься? Если ты знал заранее, зачем отправил меня в финансовый: лучше уборщицей или библиотекарем". Машина злость была такой горестной, что Иосиф пошел на попятный: "Перестань! В этих делах я - авторитет ничтожный. Спроси у своего профессора, он ответит, если, конечно, не побоится". - "Он-то не побоится", - загоревшись, Маша пересказала профессорский ответ. "Так и залепил?! - Иосиф расхохотался. - Вот это я понимаю, силен мужик!" Он качал и качал головой: Маша подумала, как китайский болванчик. "Если, конечно, не проверял тебя на вшивость... а то еще бывает..." Брат перестал смеяться и кинулся к телефону. "Да, хорошо, хорошо, жду", - разговор был тихим и коротким.
"Бывает что?" - Машин подбородок дернулся и заострился. "Ты-то побольше молчи, пусть его - говорит, что хочет. - После телефонного разговора Иосиф глядел весело. - Интересный, видать, мужик, раз ты бросаешься на его защиту - как кошка". Глаза брата вспыхивали. Маша вдруг вспомнила желтоглазого, про которого почти что успела забыть. "Не говори глупости! Кошка! При чем здесь это, - память о желтоглазом высветила смысл. - Скажи еще, что он как мужчина..." - Маша начала укоризненно, но не договорила. "Ах, нет, принцесса, для вас, юной девы, он, видимо, стар... Вам ведь подавай вьюношей". Иосифовы глаза не гасли. Он говорил о Машиных страстях, но глаза пылали своими. "Отстань, пожалуйста!" - Маша вырвала профессорскую книгу. Трясясь в позднем автобусе, она не удосужилась задаться вопросом: кого, дождавшись телефонного звонка, он встречает в своей прихожей?
Дома она попыталась вчитаться, но возвращалась к словам Иосифа. "Конечно, старый, - Маша соглашалась, - лет пятьдесят, смешно". Но что-то тлело внутри, разливалось желтым огнем. Сквозь старые волчьи черты проступали другие - молодые и холодные, исполненные презрения к Машиным страшным врагам. Человек, сидевший за стеклянной загородкой, не знал презренного страха: их, заклятых врагов, он называл грубым словом, посрамляющим хитрости брата. Маша вспомнила женщину, перетянутую в талии, и почувствовала укол ненависти. Эта женщина, говорившая с ним в сердцах, была красивой.
Слезы, которые Валя проливала втихомолку, высохли не так давно. Они лились долгие месяцы, потому что победы, которую одержала Маша-Мария, хватило ненадолго. Первое время Наташка соблюдала видимость, не нападая в открытую, и даже подсылала кого-нибудь из девчонок позвать Валю к чаю, но неприязнь брала свое. То косым взглядом, то красноречивым молчанием она давала понять, что внутренне нисколько не изменилась к Вале, раз и навсегда опознав в ней чужую. Комнатные девчонки чуяли правду и, опасаясь потерять Наташкино расположение, усердно демонстрировали враждебность, правда, уже не хватая через край. Джемперок, купленный за бешеные деньги, ничем не помог: свои гардеробы девочки пополняли регулярно, так что не прошло и месяца, как обнова стала предметом заглазных шуток. С чьей-то легкой руки к ней прилепилось прозвище Розочка.