В квартире, куда они приехали, хозяйничали подруги тети Цили. Расставленные столы были накрыты. Тихим голосом попросив родных и гостей садиться, тетя Циля ушла к себе. "Циля совсем измучилась", - мама шепнула над ухом. Вспомнив, Маша пробралась к отцу. "Мама просила, чтобы ты - не очень-то..." - Она кивнула на череду бутылок. "Молодец. Ты - девка-гвоздь!" - Отец сказал, как говорил в Машином детстве. Теплая волна хлынула в сердце, и, справляясь с собой, Маша ответила: "Ладно тебе. Я же понимаю. Брат".
Общий разговор не складывался. Выпив за землю, которая должна стать пухом, Маша поднялась и вышла в прихожую. Из кухни несло съестным густеющим паром. Пар покрывал стекла испариной. Даже здесь, в коридоре, было трудно дышать. Пощелкав рожками выключателей, она приоткрыла ближнюю дверь.
На деревянной дощечке, положенной поперек ванны, сидел мужчина лет тридцати. Пробормотав извинения, Маша отступила. Он приподнялся и раскрыл ладонь: "Прошу, нисколько не помешали, скорее, наоборот". Глаза, глядевшие на Машу, были любопытствующими. "Неужели вы тоже - мой брат?" - она усмехнулась. Время от времени, давно привыкнув к тому, что в полку аргонавтов иногда прибывало, Маша знакомилась с приезжими братьями. "Надеюсь, что нет. Хотя, сегодня вы - главная героиня, - он продолжил без связи. - Скажу по секрету, все только о вас и говорят".
Этот приезжим не был. Внятный ленинградский говор, изломанный легкой манерностью, звучал иронично. Отвечая, он сложил на груди вялые кисти, и тонкое продолговатое лицо усугубило сходство: его тотемом был кенгуру. "Своим беспримерным героизмом вы оттеснили в сторону покойного". - "И в какую сторону?" - Маша отвечала в тон. "Ну..." - он замешкался. "Меня зовут Мария", - убедившись в том, что он - травоядного племени, она опередила. "Начало - многообещающее. - Он улыбнулся. - Увы, не могу соответствовать, больше того, в известном смысле, иду поперек: Юлий".
"И кем же вы мне приходитесь?" - Маша пожала плечами. Смысл его речей оставался туманным. "Чем дольше гляжу на вас, тем больше убеждаюсь: вы - наследная принцесса. Иначе как объяснить серьезность, с которой вы относитесь к вопросам крови? Извольте, я - сын Екатерины Абрамовны, ближайшей подруги тети Цили. Мать моя, урожденная Циппельбаум, позвана в ваше изысканное общество в качестве добровольной прислуги. Мне - ее отпрыску - тоже нашлось местечко, правда, не очень теплое. Меня использовали в качестве мерина", - шутливо вывернув голову, он обнажил длинные передние зубы.
"Что-то я не заметила вас на кладбище, когда тащили телегу". - "О, - Юлий махнул рукой, - для кладбищ я не годен. Исключительно на продуктовых дистанциях. Чего не скажешь о вас. Кстати, сколько вы там заплатили?" - "А что, без денег не справиться?" - она спросила высокомерно. Это травоядное пыталось переступить черту.
"Без денег? Увы... Есть такой грех. Но я, - верхняя губа дрогнула, - если б мог, перед вами я ответил бы за все грехи нашего многогрешного, но все еще богоспасаемого государства". В его словах крылась какая-то опасность: Маша уловила и насторожилась. Настороженность вырвалась хрипловатым кашлем. Она закрылась ладонью.
"Хотите, принесу попить?" - Юлий предложил участливо. "Этим сукам я не платила". - Маша справилась с кашлем и произнесла спокойно и ясно, прямо в травоядные глаза. "Верю, ибо абсурдно, - он ответил совершенно серьезно. - Судить не мне, но героизм, я имею в виду кладбищенский подвиг, дался вам тяжело", - только теперь Юлий позволил себе усмехнуться. За дверью поднялись голоса. За тонкой стеной кто-то рассуждал уже громко и пьяно: "Надо было найти ход - положить на Преображенское". Маша поморщилась.
"Вам не нравятся такие сборища?" - Юлий уловил гримаску. "Пойдемте, нехорошо, я думаю - меня хватились". - Она взялась за дверную ручку. "Как пожелайте", - он согласился покорно и вышел следом за Машей.
В комнате стоял ровный гул. Присев на самый край, Маша прислушалась. Обсуждали текущие дела. Дядя Макс, раскрасневшийся от выпитого, рассказывал о земельных участках, которые распределял их завод. Кажется, открывались две возможности: Орехово и Малая Вишера. Доказывая преимущества, он отдавал предпочтение Орехову. Отец соглашался. Клара стояла за Вишеру. Тоскуя, Маша обвела глазами стол: тети Цили не было. "Странно, - она подумала, - умер их брат... Это - как я и Татка", - Маша представила и содрогнулась: случись такое, она не открыла бы рта. Осторожно ступая, Маша подошла к матери: "Может быть, мы пойдем? - она предложила нерешительно. - Наверное, тетя Циля устала". - "Надо посидеть, отец обидится", - мама ответила шепотом.
Те, кого Иосиф прозвал аргонавтами, сидели за боковым столом. Братья, к которым Маша не испытывала родственных чувств. С каждым из них она поздоровалась еще на кладбище. "Странно, - она подумала, - если я умру, все они явятся на похороны..." Она поймала Ленькин взгляд. За их столом он сидел молча. Маша подошла и встала за Ленькиной спиной. "Ну, не знаю! Это ты здесь - ученый. А там, кто его знает? Неизвестно, как сложится..." - "Да ладно тебе! Всяко лучше, чем здесь". Господи, она подумала, даже на поминках...
Женщины собирали тарелки. Маша вызвалась помочь. Обходя стол, она забирала грязные. На кухне, принимая стопку из рук, рыжеватая женщина улыбнулась: "Спасибо, Машенька. Вы - очень милая девочка, я на вас любуюсь. Меня зовут Екатерина Абрамовна". - "Урожденная Циппельбаум?" - Маша спросила и осеклась. "Как? О, Господи! Нет. Моя девичья фамилия Бешт", - женщина засмеялась, но, вспомнив про похороны, прикусила губу. "Давайте, я помою". - Краска, залившая щеки, заставила отвернуться к раковине.
"Гляжу и не верю: принцесса крови в рядах прислуги. Истинная буржуазная революция". - Юлий стоял в дверях. "Ах, вот кто наплел про мою девичью фамилию! Машенька, не верьте ни единому слову, этот человек - врун и демагог", - рыжеватая женщина любовалась сыном. Ловко очистив уголок кухонного стола, она расставляла чашки: "Машенька, Юля, садитесь, попейте чаю! Там выпивают - не приткнешься". Он поймал Машин взгляд: "Не удивляйтесь. Так бывает, когда женщина не получает желаемого. С ранней юности моя мать мечтала о дочери, но родился я. Делать нечего, пришлось выкручиваться. Кстати, будьте осторожны, своего желания она так и не утолила, теперь вот и к вам приглядывается". - "Юлий, ты дурак!" - женщина отвечала с нежностью. "Вот это вы, маман, зря! Таких грубых слов эта девушка и не слыхивала". - Юлий присел к столу. Его губы шутили, но глаза хранили серьезность.
"Вы, наверное, устали?" - отвернувшись от сына, Екатерина Абрамовна обращалась к Маше. "Да, шумно там, - Маша отвечала вежливо. - А потом, знаете, эти... - она помедлила, - разговоры..." Она имела в виду аргонавтов. "Что вы хотите: поминки. Где ж людям еще поговорить?" - Юлий вмешался в разговор. "Моя мама сказала, у евреев поминки - не принято", - Маша возразила с напором. "Так то ж у евре-ев..." - он протянул. Маша растерялась. "Я вас предупреждала. - Рыжеватая женщина подхватила пустой поднос: - Хотите слушать - слушайте. Что касается меня, возвращаюсь к своим прямым обязанностям".
Проводив ее глазами, Маша отставила чашку: "А разве вы?..." - она понимала, что ведет себя глупо, но не смогла сдержаться. "...не еврей? - Юлий подхватил, помогая. - Еврей, да, в каком-то смысле. На Западе это называется этнический. Теперь уже не вспомню, кто-то из западных авторов писал: как только евреи отказываются от своих странных законов, уже во втором поколении они становятся христианами. Конечно, если поблизости есть христиане. Принимая эту точку отсчета, я - кажется, даже третье".
"Вы хотите сказать, они тоже?.." - Маша кивнула на тонкую стену, пропускавшую громкие голоса. "Во всяком случае, не христиане. Боюсь, у западного мыслителя просто не хватило опыта, чтобы окончательно обобщить. Я же этот опыт имею, а потому думаю, что они - нормальные советские люди, и этим, слава богу, все сказано. Кстати, если христиан нет вовсе, второго поколения дожидаться не приходится. В известных условиях процесс начинается и заканчивается на первом".