К вечеру третьего дня она примеряла изделие, сшитое на руках. Больше всего оно напоминало поварской фартук, однако сильно увеличенный. Собственно, фартук состоял из сплошных глубоких карманов. Примерив, Маша достала из гардероба старый мамин плащ. Плащ был широким, теперь таких не носят. Надев поверх фартука, она осталась довольна: острые книжные углы сглаживались складками.
Самый подходящий день - пятница. Накануне выходных в хранилище не задерживаются. Старшая уходит чуть позже, младшие правдами-неправдами убегают пораньше. Если в будни случаются переработки, библиотекари отпрашиваются в пятницу - кто на полчаса, кто на час. В общем, план выстраивался следующим образом: в половине шестого пройти мимо вахты. Вероятность того, что кто-то попадется навстречу, в это время ничтожна. Затем по служебной лестнице выйти в читательский коридор. Туда, с площадки второго этажа, ведет дверь. Перед дверью снять плащ и под видом читателя добраться до женского туалета. Запершись в кабинке, быстро переодеться: черный халат поверх фартука и низко надвинутый платок. Так можно выходить свободно.
За четверть до круглого часа с тележками не ходят. Старшая сидит у себя, сверяет требования; дежурная, остающаяся в вечер, дожидается в закутке. Без пяти из читальных залов приносят заказы и забирают подобранную литературу. Следовательно - Маша подсчитала на пальцах - полных восемь минут. За это время надо проскользнуть вдоль стеллажей и, добравшись до места, затаиться. Разложить по карманам - минутное дело. Старшая уйдет в шесть десять. Останется одна дежурная. Приняв заказы, она возьмет тележку и углубится в штольни. Раньше половины обратно не явится. Выйти из хранилища и, накинув плащ, пройти мимо вахты - времени хватит с лихвой.
Накануне она спала плохо: снова снились экзамены. Сидя перед комиссией, Маша не видела лиц. Вместо них белели овалы, шевелившие губами. Проснувшись, она вспомнила: вопрос, на котором срезалась, задал Нурбек.
День выдался ясный. По университетскому двору она шла к библиотеке, не глядя по сторонам. Мешочек с амуницией мотался в руке. Отмерив площадь деловым шагом, Маша приблизилась к служебному входу. Часы показывали двадцать девять шестого. До срока оставалась минута, и, выждав, она взялась за ручку двери. Сердце екнуло. Отступив, Маша мотнула головой. Такое начало не предвещало хорошего. Отвернувшись к стене, Маша убеждала себя: на этом этапе бояться нечего, за поддельный пропуск сильно не накажут.
Войдя, она вскинула руку с пропуском: "Туфли забыла, извините, в гости идти... Туда и обратно, на минутку". Вахтерша, сидевшая в кабинке, не повела глазом: считала петли. Взбежав по ступеням, Маша скинула плащ и вошла в коридор. Красная ковровая дорожка глушила шаги. Вдали, у парадной лестницы, маячили фигуры читателей. В туалете она заняла свободную кабинку, переоделась и повязала платок. Зеркало, висевшее у раковины, отразило бесформенную фигуру: теперь она не отличалась от тех, кто вхож в хранилища.
Дверь была приоткрыта. Заглянув осторожно, она услышала громкие голоса. В закутке веселились. Маша замерла: неурочное сборище сбивало план. Она стояла под дверью, не решаясь. Громкий говор долетел с нижнего этажа: по лестнице поднимались уборщицы. "Так и живем: кому праздники, кому будни!" - "Да, ладно, что мы - не люди? Помашем тряпками и - айда! Нам тоже - короткий день". Смеясь, женщины вошли в хранилище.
Бригады уборщиц протирали книги. Когда-то давно Маша прозвала их невидимками. В отличие от библиотекарей, работавших по расписанию, эти являлись неожиданно. Первое время, завидев бригаду, Маша здоровалась по неопытности. Женщины проходили мимо, не кивнув. Словно никого не замечая, они углублялись в штольни, как будто существовали в другом мире, параллельном библиотечному. Постепенно она привыкла - не поворачивала головы. Теперь, пропустив их вперед, Маша сообразила: самое лучшее прикрытие. Пристроившись в хвост, она вошла. Те, кто веселились в закутке, не оглянулись.
На повороте в боковое хранилище Маша отстала и нырнула в штольню. Отсюда до завещанной библиотеки оставалось всего ничего. Скинув туфли, она добежала на цыпочках. Голоса невидимок стихали за поворотом. Новый план складывался сам собой. Вложив в карманы тома, следовало дождаться, пока бригада двинется обратно. Тогда, смешавшись с ними, можно уйти незамеченной. Судя по всему, женщины задерживаться не собирались.
Еврейские книги стояли на прежнем месте. Не тронув самые тяжелые, Маша вынула шесть. Следующая ревизия, обнаружив пропажу, поставит новые карточки. Одну за другой она рассовала по карманам фартука и приготовилась ждать.
Плечи, державшие тяжесть, затекали мало-помалу. Еще не беспокоясь, она выглядывала, дожидаясь уборщиц. В той стороне стояла тишина. Поглядывая на часы, Маша считала время: восемь, десять. В хранилище происходило странное: с каждой минутой Маша все больше убеждалась в том, что привычный механизм разладился. Не было гонцов из читального зала, никто из библиотекарей не шел с тележкой. Окончательно она поняла в шесть пятнадцать: "Господи, День Победы. Завтра восьмое. Сегодня - короткий день". Хватаясь за края полок, Маша села на корточки. Книги, вложенные в карманы, тянули спину. Там - узкая лестница в нижнее хранилище. Пройдя насквозь, бригада не вернется. Надежды на уборщиц нет.
Прижавшись к полкам, Маша судорожно перебирала последствия. Выхода два: первый - бросить книги. В этом случае опасность сводится к минимуму. Выйдя с пустыми руками, сказаться уборщицей: работаю первый день, заблудилась. Старшая выяснять не станет. "Нет", - Маша отмела. Выглядывая осторожно, она наблюдала: библиотекари собирались у дверей. "Ну что, девочки, все?" - старшая тянулась к выключателю. Маша расслышала хруст ключа.
Груз давил на плечи. Через голову она стянула фартук и села думать. Во-вторых - дальняя лестница. Этот выход надо испробовать. Подхватившись с места, Маша кинулась на цыпочках. Добежав, она остановилась: там, внизу, русское хранилище. В лучшем случае еще пируют... Путь отрезан. Она двинулась назад.
Собственно, страшного ничего не случилось, завтра - восьмое, предпраздничный день, Маша уговаривала себя. Если приходится на субботу, предпраздничный всегда рабочий. В такие дни выходят одни дежурные - обслуживать заказы по МБА. Так. Сунув туфли в карманы халата, Маша двинулась к стойке - звонить. Снова, как прошлый раз, она отговорилась больницей - однокурснице стало хуже, врач попросил, надо остаться в ночь. "Конечно, не беспокойся, поела". Поговорив коротко, Маша положила трубку.
Часы показывали семь. Позднее майское солнце пробивалось сквозь темные шторы. Там, снаружи, наступала белая ночь. Приблизившись к окну, она выглянула: безжизненное пространство лежало внизу. В этот час площадь была пустой. Подергав дверь для верности, она отправилась к завещанной библиотеке. Босые ноги сводило холодком.
Старшая говорила: после закрытия обходят помещения. Забившись в штольню, Маша дожидалась охранников. Они явились с черного хода: двое мужиков, светивших фонариками. Лениво чиркая желтыми лучами, охранники двигались вдоль главной штольни, не заглядывая в боковые. Маша затаила дыхание: вот сейчас, выхватив лучом, бросятся и заломят руки. Голоса полицаев звучали гортанно. "Пьяные", - она догадалась и открыла глаза. Охранники прошли мимо. Выбравшись из штольни, Маша разминала затекшие ноги. Все. Выпив ради праздника, они засядут в своей каморке - до утра.
Свет дежурных лампочек дрожал под потолком. Ступая осторожно, она направилась к стойке. Раньше за черной шторой стояла трехлитровая банка - для цветов. "Здорово!" Она запомнила точно - в банке была вода. Напившись, Маша уселась за стол. Здесь, принимая требования, всегда восседала старшая. Штампом, макая в черную краску, она припечатывала листки: время, год, число. Цифры на штампе менялись поворотными колесиками. "Вот дурак!" Этот, завещавший свою библиотеку, всю жизнь собирал книги, мечтал, чтобы так штамповали и их. "Ага! Держи карман", - Маша бормотала мстительно. Поворотные колесики вертелись под пальцами. Она удивилась, потому что сообразила только теперь: если книг никогда не выдавали, значит, присвоив, они не исполнили завещания. Старшая говорила - этих книг не выдавали никогда.
"Что это?" Маша прислушалась: не то кашель, не то плач. "Глупости! - она сказала. - Нет здесь никого". Выйдя из-за стола, Маша пробежала на цыпочках - к дивану. Черная кожа была теплой. Свернувшись, она забилась в угол. Мысли собирались в голове, трогались медленными жерновами. Оставшись на ночь, она стала уборщицей. Невидимкой. Вот и хорошо... Не надо бояться. Снова - не плач - сухой старческий кашель. Доносится сверху, сквозь перекрытия. Нет, она думала, кашлять некому... Кто может кашлять, если все умерли?..