Немецкие вензеля, взрезанные бритвой, лежали тоненькой стопкой. "Что это?" - Марта спросила, не касаясь. "Рената Рейтц, надо полагать, - Маша отрезала холодно. - Добрые люди спали на ваших простынях, пока не сдохли". Мартин палец коснулся неровного края. Вздрагивая, он гладил немецкие буквы: "Renata Reitz", - губы шевельнулись по-немецки. Улика, свидетельствующая против, была неоспоримой. С этим свидетель защиты не мог не считаться. Маша подняла глаза и оглядела стены, словно в комнате, в которой начинался процесс, было полно людей. Зрители, рассевшиеся рядами, слушали скорбно и внимательно. "Ну, что скажешь?" - Маша спросила громко. Марта подняла пустые глаза. Они глядели мимо, как будто свидетель, к которому Маша обращалась, не понимал по-русски. "Тебе что, мало?" - к главной улике, закрепляя успех, Маша добавляла новую: мертвая кукла, косящая глазом, легла на голый стол. "Господи! - обеими руками Марта закрыла рот. - Это бабушка. Купила моей сестре... Говорила, похожи. Кукла и моя сестра". Осторожно касаясь, она гладила чайные кружева.
"Ты сказала, эти люди - умерли? - Марта спрашивала тревожно. - Кто-нибудь остался? У них есть дети?" - крупная дрожь, ходившая по телу, мешала говорить. "Две старухи - мать и дочь. Никого. Умерли одна за другой". - "А могилы... Где? Я бы сходила. Завтра..." - "Мо-ги-лы? Нету", - Маша ответила жестко. "Но так не бывает..." - Марта возражала неверным голосом. "Отчего же, вот, например, евреи, - она усмехнулась, - те, которых убили немцы. Скажешь, каждый из них лежит в своей могиле?" - Маша нашла управу. Марта съежилась. "Теперь - не война", - она возражала неуверенно. Машино лицо скривилось усмешкой.
"Скажи, - Марта совладала с дрожью, - если эти люди сохранили, ты позволишь мне..." - она робела выговорить. Маша поняла: "Это ваше, твое". Стремительным движением гостья бросилась к чемодану и распахнула крышку: "Вот, у меня здесь..." - пряча в ладонях, она разворачивала марлевый узелок. Красные камешки, оправленные в золото. "Прошу тебя, я очень тебя прошу, это от нас - память!" - умоляя глазами, она протягивала сережки. "Ты с ума сошла!" - Маша отвергла. "Это не то, ты не так поняла... - гостья заторопилась испуганно. - Может случиться, я больше никогда... - кончиками пальцев Марта коснулась лба. - Здесь, в Ленинграде, останется что-то мое. И еще - ты будешь меня помнить".
Процесс заканчивался бесславно. Оставалась последняя возможность - переломить. "Так не будет, - Маша поднималась с места, - ты должна приехать сюда и учиться. Ты имеешь на это право, - капли крови, оправленные в золото, сияли на белизне вензелей. - Все документы - глупость. Это - техническая задача. Я знаю ее решение". Теперь, когда процесс закончился, они остались вдвоем.
"Как зовут твоего отца? - Маша спросила и повторила одними губами, - Все просто - слушай меня внимательно..." Взад и вперед, как ходил Иосиф, Маша двигалась от стены к стене, рассказывая во всех подробностях. Марта слушала зачарованно. "То же самое можно и с тобой. Ты - эстонка, Марта Морисовна Рейтц, твой отец - зоотехник", - Маша импровизировала вдохновенно. Верный рецепт, обещанный младшей сестре, обрастал немецкой плотью и кровью.
"Ты что, это - взаправду?" - Марта боялась верить. "Бояться нечего! Я говорю - рецепт верный, у меня получилось". - "Нет", - Марта сникла и покачала головой. "Но почему? - жестким кулаком Маша ударила по столу. - Гнить в своем совхозе, отвечать за чужие грехи, этого ты хочешь?" - "Нет, это - обман, так нельзя". - "Ладно", - Маша сложила руки. Холодная злоба заливала сердце. Немецкая девочка, свидетельствующая за русских, оказалась презренной трусихой.
"Скажи мне, - Маша спросила тихо, - то, что обман - нельзя, это тоже из книг?" - Маша обернулась. На полках, прибитых к стенам, они стояли - переплет к переплету. Тома, прочитанные в юности, учили честности и доброте. "Книги, да, но еще и бабушка, она всегда говорила..." - "Поди сюда", - Маша позвала. Марта подошла и встала у книжных полок. "Вот, - указательным пальцем Маша провела, как по клавишам, - покажи, какие именно?" Воображаемая линия пересекла кожаные корешки. Склонив голову набок, Марта читала названия. Их набиралось с десяток.
"Я предлагаю обмен". Маша вернулась к столу. Красные капли вспыхнули на ладони: "Ты хочешь, чтобы я приняла твой подарок? Согласна, но с одним условием: все, что перечислила, ты возьмешь у меня взамен". - "Но разве тебе?.." - Марта глядела растерянно. "Нет, мне не нужно. Меня учить нечему. Я уже ученая. Да, вот еще, - Маша улыбнулась кривовато. - Как ты сказала, могилы? Ну, что ж, хочешь поклониться - пошли сейчас". Так и не сохранила. Отложила до лета. Вот как пригодилось. "Ночью?" - Марта откликнулась тревожно. "Боишься?" - Маша засмеялась. "А это далеко?..." - "Близко. Прямо и налево". Твердыми шагами она направилась на кухню. Марта последовала за ней. "Садись сюда", - осмотревшись, Маша придвинула табуретку к немецкому столу. Две победные звезды, накарябанные с тыла, сияли невидимо и светло. Она вытянула ведро и выставила на самую середину. Пепел серел слежалой кучкой. "Прошу, - Маша приглашала широким жестом, - могилы здесь: можешь кланяться".
Приподняв одно плечо, Марта заглядывала осторожно. Ведро, которое она видела, было старой кухонной утварью. Пепел, серевший на дне, выгребли из плиты. Глаза, глядящие на Машу, оплывали растерянным ужасом: буквами, написанными в воздухе, в них стояло: "Сошла с ума..."
"Я не понимаю", - Марта выговорила. Опять Маше показалось - с акцентом. "Все. Ты устала, иди ложись", - она отозвалась глухо. "А...это?" - немецкая девушка кивала на ведро. "Ничего. Так... Удобрение. Можно высыпать на поля". Обойдя могилы, Маша подошла и распахнула окно. Тополиный пух кружился, оседая по дворовым углам. С трудом, боясь напугать окончательно, она подавила желание: рассеять по ветру.
Поезд уходил в 23-30, но Маша настояла на том, чтобы приехать заранее. Без десяти десять они уже выходили на платформу. Состав еще не подали. Редкие пассажиры опускали вещи у воображаемых вагонных дверей. "Давай пока сюда", - коробка с книгами оттягивала руку. Оглядевшись, Маша выбрала место почище. Вплотную к коробке Марта прислонила чемодан. Механический голос скрипел в репродукторе, читал невнятные объявления. Всякий раз Марта вздрагивала и озиралась. "Доедешь, пришли телеграмму. Тебе с пересадкой - я буду волноваться", - Маша говорила напутственные слова. "Конечно, конечно", - Марта кивала, обещая. Пассажиры прибывали. Чемоданы и баулы, составленные грудами, заняли полотно платформы. Поезд, светивший циклопьим глазом, показался в конце пути. "...нумерация вагонов со стороны Москвы", - Маша расслышала сквозь шум и хруст.
"Я хочу сказать, я хочу тебе сказать..." - щурясь от циклопьего света, Марта сложила руки на груди. Слова, дрожавшие в сердце, рвались наружу. "Не надо, перестань, я все знаю", - Маша отстранилась. Мысленно она торопила поезд: минуты, проведенные на платформе, становились тягостными. Стараясь быть сердечной, Маша обняла гостью и пожелала счастливого пути. Марта всхлипнула.
Из вагонного окна, пристроив чемодан и коробку, она глядела неотрывно. Боясь говорить громко, Марта выводила буквы - пальцем по стеклу. Маша кивала, не вчитываясь. "Ты понимаешь?" - губы шептали, не слыша ответа, но Маша качала головой. Отъезжавшая пыталась писать справа налево, и Маша снова кивала. Поезд тронулся исподволь, едва заметно. Слабая рука, выводившая буквы, взмахнула на прощание.