Петельников выдернул носовой платок, почти засосанный трубой…
Или взять стирку. Можно пришивать нудные метки, узлом волочить белье в прачечную, спорить с приемщицей, ждать неделю, опять волочить уже глаженую пачку… А можно, как сейчас, раздеться до плавок и стирать, разминая мускулы, слушая музыку из комнаты и поглядывая в зеркало, в котором загорелые руки крутили баранки и кренделя из мокрого белья.
Супермен… Супермены не стирают.
Он давно решил не пользоваться услугами бытовых организаций. Ремонтировал телевизор и холодильник, клеил обои и циклевал пол, менял краны и стеклил окна. Ботинки чинил. Вот и стирку освоил, поскольку это дело мужское, мускульное. Осталось научиться шить да штопать. Неужели куртку с оторванным по шву рукавом — брал Семку-этюдника — холостяцки нести в мастерскую?
Супермен… Супермены не штопают.
Ему показалось, что маловато пены. Он взял коробку. «Порошок стиральный синтетический универсальный с ненормируемым пенообразованием…» Последние два слова — «с ненормируемым пенообразованием» — смутили. Как же отнормировать? Куском хозяйственного мыла?
Зазвонили телефонные аппараты. Петельников отряхнул руки и подошел к ближайшему, к кухонному.
— Слушаю.
— Футбол смотришь? — спросил дежурный райотдела с открытым сочувствием, потому что определенно намеревался прервать это смотрение.
— А как же! — радостно подтвердил Петельников, понимая, что ему не спастись.
— Ехать надо, Вадим, — вздохнул дежурный.
— Кража?
— Не пойму. Опять нападение на квартиру Смагиной. Там уже участковый инспектор.
Петельников переложил мокрую трубку из руки в руку, давая себе несколько успокаивающих секунд. Дежурный знал ответ капитана, но помалкивал, приняв эту немую паузу.
— Еду, — сказал Петельников.
— Машину прислать?
— На своей…
Он глянул на ванную — на вдруг ставшие неуместными горки крученого белья, резиновый шланг и пачки порошка синтетического с ненормируемым пенообразованием. Петельников ринулся одеваться. Но догадка уже тлела одна из тех, которые зарождаются так далеко от сознания, что оно его не принимает. И пока натягивал брюки и рубашку, хватал неизменный блокнот и заводил машину, догадка жила, жила до его злой усмешки, потому что он хитрил, выдавая уверенность за догадку. Не хотелось ему этой уверенности.
Он включил музыку. «Болеро» Равеля, хватит до конца пути. И автомобиль, как-то уловив караванный ритм музыки, пошел ровно и монотонно. Лишь наплывали темные куски города да пахло от несполоснутых рук стиральным порошком…
Смагина сидела на диване и плакала. Посреди комнаты хмуро переминался участковый. Больше никого не было.
— Что случилось? — спросил Петельников, удивившись какой-то виноватой нотке в своем голосе.
— Я буду на вас жаловаться…
— И все-таки что случилось? — повторил он.
Анна Васильевна всхлипнула. Ее черные курчавые волосы, обычно стоявшие дыбом, сейчас обвисли влажной куделью, точно намокли от слез. Она вытерла лицо скомканным платком.
— Отпустить преступника…
— Это был он?
— А кто же! — взвилась Анна Васильевна. — В белом балахоне, в маске.
— Пластиковый мешок с прорезями?
— Ага, знаете! Видать, я не первая жертва.
— Что он сделал?
— Ворвался в квартиру, вот что!
От пришедшей злости Анна Васильевна забыла про слезы. Она комкала теперь ненужный платок — только круглое лицо разгоралось румянцем.
— Зачем он ворвался в квартиру?
— Все затем — грабить.
— Взял что-нибудь?
— Нет, не взял.
— Тогда зачем приходил?
Анна Васильевна удивленно замешкалась. Этот работник милиции не только отпустил преступника, но и не понимает очевидного. Нарочно, что ли? Или он олух царя небесного?
— Вы издеваетесь, да?
— Почему издеваюсь? — опешил Петельников. — Я хочу понять его цель. Вещей и денег он не взял. Зачем же приходил?
— Да на меня напасть!
— Он вас ударил?
— Нет, но угрожал.
— Чем угрожал?
— Снял свой мешок и размахивал перед моим носом, как красной тряпкой.
— Угрожал-то чем?
— Ну, не угрожал, а обзывал.
— Как?
— По-разному. Подлой, жлобкой и даже… как ее… бизнесменкой.
— Для этого и приходил?
— А разве мало? Ворваться в квартиру и оскорблять человека?
Это слишком много, так много, что подобного Петельников не мог и припомнить. Чтобы вор, раскрытый и доставленный в милицию, вышел из отделения и тут же отправился скандалить к потерпевшей… Прийти, чтобы назвать женщину подлой Болен, глуп или нагл?
— Возможно, его тянет на место кражи, товарищ капитан? — предположил участковый инспектор.
Петельников глянул на него благосклонно: читает, учится, наверное, заочно на юридическом факультете. Но многие правоведы не верили в подсознательную, а скорее, сознательную тягу человека вновь оказаться там, где он совершил преступление. Известные факты объяснялись ими как желание преступника разузнать о ходе следствия. Правоведы не верили, а Петельников знал; у него даже была история, когда во время следственного эксперимента на улице, через неделю после преступления, он выудил убийцу из толпы зевак. Пока оставалось загадкой, что тянуло преступника к месту своего падения: любопытство, пережитые страшные минуты, стремление получить информацию… Но уж только не желание обругать потерпевшую.
Петельников рассеянно оглядел комнату, которую он хорошо помнил со дня осмотра. Какая-то мысль, тоже рассеянная, вдруг стала мешать свободному разговору со Смагиной…
Сперва необычные кражи, потом необычное поведение. Вор, злоба. По чему он стал вором, нужно изучить специально. Но откуда злоба? Воровства, как правило, стыдятся. С другой стороны, злоба частенько ходит рядом с преступлением. Вот и объяснение. Но может быть и другое… Ведь злоба не суть, злоба лишь форма. А кто сказал, что правда всегда вежлива и выступает в смиренном обличье? Чаще она жалит до самого сердца.
Петельников торопливо, словно боясь продолжения своих мыслей, глянул на Смагину. Этой плачущей женщине он тоже верил.
— Анна Васильевна, почему деньги вы спрятали так тщательно, в белье?
— Хозяйки всегда туда прячут.
— А почему золотые часы спрятали в вазу из-под цветов?
— Не валяться же им на видном месте…
— А почему золотое кольцо спрятали в корзинку с нитками?
— Господи! «Почему», «почему»… Да вот потому! От тех самых воров которых отпускает милиция.
— Что ж, вы этого вора ждали?
— К чему вы клоните?
— Выясняю.
— Я буду жаловаться. Главному прокурору! — отрубила она все дальнейшие вопросы.
Но Петельников и сам заспешил — к Вязьметинову. Выходило, что зря он его отпустил. И вопросы к нему скопились новые.
На другом конце дивана, в подушечках и пледах глухо заворчал телефон. Смагина не шевельнулась, разглядывая капитана с откровенной неприязнью.
— Звонят, — подсказал участковый.
Анна Васильевна нехотя потянулась к аппарату, отчего ей пришлось почти лечь на диван своим коротким, туго запеленутым в халат телом. Она взяла трубку и слушала немо; так и не сказав ни слова, вдруг придвинула телефон к Петельникову:
— Вас.
— Да?! — удивился он в трубку.
— Вадим, в райотдел поступило заявление, — сказал дежурный.
— Ты не можешь меня дождаться или отложить на завтра?
— Тебя оно заинтересует…
— Убийство, что ли?
— Подросток твой сбежал из дому, Вязьметинов.
14
Милицейский «газик» устал от верчения по улочкам, походившим на тонкие просеки, — по всем этим Хвойным, Еловым и Лиственным. И стал, как обессилел, у зеленой калиточки, вроде бы сплетенной из свежесрезанных прутьев.