Полдня Леденцов отсидел в кабинете, названивая и обзванивая. Информация добывалась порциями. Сперва он установил, что Воскресенский не значится ни в академиках, ни в член-корреспондентах; потом узнал, что в педагогическом институте есть профессор Воскресенский; затем нашел номер телефона его квартиры, где сообщили, что профессор работает за городом; и тяжких трудов стоило разузнать адрес дачи. Той, виллы.
Леденцов поискал каких-нибудь средств связи — звонка, кнопки, — но калитка оказалась незапертой. Он пошел по гравийной дорожке к дому, закрытому ветками яблонь и щетинкой двух лиственниц. Ему показалось, что один из кустов сполз со своих корней и двинулся навстречу. Леденцов стал. Вблизи куст обернулся высоким худым стариком со стожком цветов в руках.
— Срезал поздние астры, — поделился старик, как со старым знакомым.
— Андрей Андреевич Воскресенский?
— Да.
— Я к вам по делу, — сказал Леденцов, доставая удостоверение.
Воскресенский в него не глянул, укладывая астры на свежеструганные доски стола, врытого в землю. Ни квадратных очков, ни белых волос до плеч — короткая стрижка, суховатое загорелое лицо, высокий лоб, спокойные молодые глаза. Стройотрядовская куртка со стертыми буквами на спине, белесые джинсы, жухлые кеды. Он походил на старика-студента.
— Мои владения осмотрите?
— С удовольствием, — обрадовался Леденцов.
— Правда, в саду уже все осыпалось и поникло…
Они прошли по дорожке, выстеленной мутно-зеленым яблоневым листом. Перед внушительным деревом профессор остановился:
— А? Каково?
Листья с него почти облетели, и на мокрых темных ветках остались одни яблоки — антоновка, крупная и желтая, как свежие колобки, развешанные доброй бабушкой.
— Чудеса, — согласился Леденцов, приготовившись к другим, еще более невероятным чудесам.
— А это? — Воскресенский шагнул через гривку нетронутых осенью каких-то зеленых метелок.
Круглый, словно вырытый по циркулю, прудик с темной осенней водой. Берега зацементированы ровненько. Алюминиевая лесенка, как в бассейне, приторочена к боку и уходит глубоко, до самого песчаного дна. Утиная пара облетела сад и с нахальным шумом опустилась на воду, выставив вперед лапы, как самолетные шасси.
— Дикие, второй год у меня живут.
— А под домом бассейн? — хитренько спросил Леденцов.
— Зачем?
— С подогревом, с пляжем…
— Я здесь купаюсь все лето. Теплицу глянете?
— Почту за честь, — вспомнил Леденцов слова, подобающие для разговора с ученым человеком.
Они пошли меж яблонь по странной, загогулистой тропке. Рядом не было ни глухого леса, ни топкого болота, но их путь усыпали еловые иголки и крепкие шишки, изумрудились клочки мха, бумажно желтели широкие папоротники и поблескивали набыченные валунчики, которые тропка огибала правильными петельками. Леденцов догадался, что эта лесная дорожка рукотворна.
— А там стоит машина? — спросил он про аккуратный сарайчик, похожий на громадную коробку из-под торта.
— Какая машина?
— С телефоном…
— Я, молодой человек, личный автомобиль презираю как таковой.
— Почему же?
— А вы пройдитесь по нашей улице… Как машина, так бездельник.
— Тунеядцы?
— Не тунеядцы, а бездельники. На работу ходят да обхаживают автомобили. Заметьте, на нашей улице ни один серьезный ученый не имеет автомобиля. Я пока еду в электричке, прочитываю статью.
— Андрей Андреевич, вы слишком расширительно толкуете понятие «бездельник».
— Для меня бездельник не тот, кто не работает, а тот, кто живет спокойно.
Перед ними прозрачно засветилось стеклянное сооружение на кирпичном фундаменте. Они вошли. Влажный, почти банный воздух обдал их. Запах мокрой земли, травы, цветов, какой-то пряности. И влага, влага…
— Дождь идет?
— Я сконструировал установку искусственного тумана. Вот помидоры, огурцы, кабачки…
— А это что? — Леденцов показал на зеленую дубинку.
— Индийский огурец. А это чайот — мексиканский огурец. Вот сладкий перец…
Они бродили во влажном тумане. Свисающие стебли касались лица как мокрые червяки. Со стекла срывались тяжелые матовые капли, и уже несколько их проскочило Леденцову за шиворот. Он вспотел в своей непродуваемой куртке. И когда они склонились над каким-то лотком с землей, по которому, как ему показалось, были рассыпаны разномерные птичьи яйца, оказавшиеся шампиньонами, он спросил:
— Андрей Андреевич, а лимоны плюс ананасы?
— Для такой экзотики тепла не хватит.
— Скажем, орхидеи…
— В июле у меня цветут серебристые розы «Нью-Даун» с умопомрачительным запахом…
Они вышли на дневной воздух и двинулись к дому. Под пихточкой Леденцов кивнул на врытый в землю пинг-понговый стол:
— Играете с дочкой?
— Она вечно занята.
— Школьница?
— Почему школьница… Двадцать шесть лет, в науке пашет.
Дом, островерхий и какой-то приподнятый, удивил его вроде бы давно забытыми ставнями, резным крыльцом и неожиданным шпилем и зеленой краской, которая легла на все разными своими оттенками. Голые плети ползучих растений достигали чуть ли не крыши. Жужжало несколько флюгарок.
— А крышей, наверное, солнышко ловите? — не сдавался Леденцов.
— Каким образом?
— Ну, при помощи солнечных батарей…
Воскресенский глянул в лицо оперуполномоченного с внезапным интересом. Леденцов довольно улыбнулся: заинтересовал-таки он профессора.
— У меня на крыше шифер. Прошу!
Они вошли в дом и оказались в обширной комнате с четырьмя окнами, с камином, с широкой лестницей на верхний этаж. Все простенки были заставлены книгами и завешаны цветными фотографиями деревьев, цветов, корзин с яблоками, блюд с ягодами; вот и пруд-бассейн синеет с двумя утками. По стенке всю комнату опоясывала узкая тахта; впрочем, она могла иметь и другое, неизвестное лейтенанту назначение.
Леденцов осторожно ступил на палас и подошел к камину. Огонь не горел, но было видно, что камином пользуются; вот и два кресла-качалки, в которых, наверное, профессор спорит с оппонентами.
— Садитесь, молодой человек, — предложил Воскресенский, занявшись небольшим овальным столиком.
Лейтенант сел и огляделся. Его тревожило странное чувство. С одной стороны, информация Ромы Тюпина не подтверждалась: не было ни подземного бассейна, ни орхидей, ни автомобиля с телефоном; с другой стороны, Леденцов все больше убеждался в правдивости сказанного подростком. Все было не так — и все было так.
Овальный столик подъехал — оказался на колесиках.
— Выпьем чайку с вареньем из лепестков жасмина, а? — почти заговорщицки предложил профессор.
— Можно, — вяло согласился Леденцов.
— Чай не любите? Тогда кофе? — Воскресенский уловил разочарование гостя.
— Мало ли что я люблю, — тоже заговорщицки ответил Леденцов.
— К сожалению, спиртное не держу.
— Я имел в виду не спиртное.
— А что?
Воскресенский даже сел, заинтересованный скорее всего нахальством гостя.
— Скажем, копченые язычки индейки или мясо кхэ…
— Мясо… как?
— Кхэ.
— Что это такое?
— Шиш его знает.
Профессор опять посмотрел на гостя с пробужденным интересом и задумался, не спуская с него молодых ясных глаз. Леденцов держал этот взгляд с чистой совестью: хорошо, нет солнечных батарей на крыше, но жужжат четыре флюгарки, нет подземного бассейна, но есть бетонированный прудик в саду с двумя утками; не растут в теплице ананасы, но висит какой-то чайот… Нет мяса кхэ, но наверняка будет мясо кхю или рыба кхя.
— Молодой человек, а вы из какой школы?
— Я не из школы.
— Из отдела народного образования?
— Почему вы так решили?
— Потому что я специалист по воспитанию и ко мне частенько наведываются коллеги из школ, — с заметным раздражением ответил Воскресенский.