Рая на допросе показала, что у нее в Петербурге были родственники. Она у них бывала и познакомилась с несколькими мужчинами. На вопрос, с кем именно, она ответила, что фамилий не помнит. Кто-то из них и был организатором аборта и убийцей. Следователь принял решение арестовать Раю, несмотря на то, что она все категорически отрицала…
Прошло уже более года после ареста Раи. Она находилась в Петербургской женской тюрьме и продолжала не сознаваться.
Однажды Карабчевский сказал мне:
— Был у мня сегодня на приеме один человек, по фамилии Равич. Жена его обвиняется в убийстве. Просил, чтобы я ее защищал. Дело, видимо, сложное, так как следствие тянется уже год. Вы знаете мое пристрастие к делам об убийстве. Вы согласитесь помогать мне в этом деле? Поговорите обстоятельно с Равичем и следите за делом. Будем вместе защищать.
Я познакомился и долго говорил с Равичем. Он был сильно удручен арестом жены и обвинением ее в убийстве. Говорил, что после последней, проведенной с Клавой ночи, он к ней охладел и убедил в этом Раю. Если бы он знал, что Клава забеременела, он дал бы ей деньги, чтобы она сделала аборт у хорошего врача. У Раи не было никакого основания убивать Клаву.
Этот разговор происходил в июне. В конце июля, рано утром, ко мне пришел Равич, бледный и взволнованный. Он находился в Кеммерне (теперь — Кеммери), возле Риги, где лечился. Два дня тому назад он получил от следователя, который вел дело Раи, телеграмму с предложением немедленно выехать в Петербург и явиться к нему. Он пришел предупредить меня об этом. Мы условились, что, если следователь его не арестует — чего он почему-то боялся, несмотря на бесспорное алиби, — он вечером придет ко мне и расскажет, в чем дело.
Вечером он явился и рассказал о совершенно непонятных ни для меня, ни, по его уверениям, для него действиях следователя. Когда он пришел к следователю, тот усадил его за стол, дал ему чистый лист бумаги и сказал: «Пишите, что я вам буду диктовать». Диктовал он следующую фразу:
«Я, нижеподписавшийся крестьянин такой-то деревни, волости, уезда, отправляясь на суд царя небесного, решил рассказать всю правду…»
Эту фразу он заставил Равича написать разными перьями, а потом карандашом. После этого он позвонил и попросил позвать к нему какого-то человека, фамилию которого Равич не расслышал. Когда этот человек пришел, он сказал ему:
— Вот почерк господина Равича… Не надо ли ему еще что-нибудь написать?
Затем он попросил Равича выйти в приемную и сидеть там, никуда не отлучаясь, пока его не вызовут. Равич заметил, что у дверей приемной стоит городовой и не спускает с него глаз.
Через три часа следователь вызвал Равича и спросил его:
— Вы были знакомы с крестьянином деревни Молчановка в вашем уезде? Зовут его Молчанов Иван Матвеевич.
Равич сказал, что в Молчановке никогда не был, первый раз слышит о такой деревне и о таком человеке. Следователь дал ему бланк протокола допроса и предложил написать, что он с крестьянином Иваном Матвеевичем Молчановым не знаком и о нем никогда не слышал.
После этого он сказал, что Равич свободен и может возвратиться в Кеммерне. На просьбу разрешить свидание с Раей следователь ответил категорическим отказом.
Позже, когда следствие было закончено, Рае было предъявлено обвинение, и защитники получили возможность познакомиться с делом, я узнал, почему следователь заинтересовался почерком Равича. Оказалось, что в деле об убийстве Клавы появилась новая тайна. За неделю до вызова Равича к следователю в Псковском уезде Псковской губернии нашли в лесу повесившегося человека, судя по одежде, крестьянина. Под деревом, где он висел, лежала бутылка, а в бутылке записка следующего содержания: «Я, крестьянин деревни Молчановка Псковского уезда, Иван Матвеевич Молчанов, отправляясь на суд царя небесного, решил рассказать всю правду судьям земным. Клаву Г. убил я, а почему, о том поведаю господу Богу. Это я положил ее в корзинку и сдал на хранение на Николаевском вокзале. Квитанцию я порвал. Совесть меня замучила и я решил предстать перед царем небесным».
Записка была написана грамотно. Следователю показалось странным, что «простой крестьянин» мог грамотно писать. Записка попала в Псков к прокурору, знавшему о деле Раи. Он тотчас же отослал ее в Петербург. Следователь, который вел дело Раи, запросил у прокурора, на территории которого была найдена бутылка с запиской, сведения о самоубийце. В ответе было сказано, что крестьянин Иван Матвеевич Молчанов жив, проживает в деревне Молчановка, за всю свою жизнь из Молчановки не выезжал, не был даже в Пскове, о Клаве Г. никогда не слышал. Тогда-то следователь и заподозрил, что письмо написано мужем Раи. Он вызвал Равича, взял образцы почерка, но эксперт установил, что записку самоубийцы писал не он.