Когда же в газетах было сообщено о буквах «И.П.», выгравированных на молотке, принадлежавшем убийце, соседи Виллиамса вспомнили, что в «Грушевом Дереве» проживал швед-моряк Иоганн Петерсен, который перед отъездом оставил на хранение свои инструменты. Хозяин недостаточно заботливо сохранял их. Дети хозяина играли с молотком Петерсена. Когда проверили инструменты, оказалось, что молотка нет.
К этому присоединилась еще одна улика. У всех жертв Виллиамса горло было перерезано одним и тем же ножом, и осмотр трупов показал, что нож этот должен был иметь особую форму, похожую на ножи садовников или на так называемые «навайя», т. е. ножи, употребляемые испанскими матросами. У Виллиамса видели точно такой нож. В куче тряпья, лежавшего в комнате Виллиамса, нашли принадлежащий ему жилет, в кармане которого оказался этот нож. Наконец, все в «Грушевом Дереве» знали, что на Виллиамсе были сапоги со скрипом и что он носил плащ, подбитый черным шелком.
Через четыре дня Виллиамс был арестован.
Все это происходило в 1811 году.
Через сто лет в одном из больших городов Германии произошли события, ознакомление с которыми не только представляет интерес, как доказательство правильности утверждения Гейндля о неизменности метода, употребляемого тем или иным преступником, но и дает представление о методах работы германского уголовного розыска того времени.
Когда однажды утром, в 9 ч. 30 мин., Гейндль, начальник уголовного розыска, пришел в свой служебный кабинет, он застал у себя на столе записку следующего содержания: «3-й участок сообщает по телефону в 9 ч 22 мин, что сотрудников вызвали на улицу Матильды. Библиотека, которая была с утра открыта, снова закрылась. Клиенты и соседи стучались, но ответа не получили».
Записка не давала повода к тревоге. Но записка была снабжена крестом, сделанным красным карандашом. Это означало, что дело весьма серьезно. Через несколько минут оказалось, что дежурный инспектор сам отправился на улицу Матильды. Это было уже тревожным признаком, так как дежурный инспектор может оставить место дежурства только в случае очень тяжелого преступления. Прошло еще несколько минут, и телефон сообщил новые подробности, которые заставили самого Гейндля поспешить на улицу Матильды.
Перед библиотекой Гейндль застал уже толпу народа. Возле входа караулили двое полицейских. Гейндль зашел в библиотеку и очутился в небольшом мрачном помещении. Окно, заваленное газетами, книгами и канцелярскими принадлежностями, пропускало мало света. Стоял тяжелый запах старых книг. На прилавке лежала открытая книга. По-видимому, ее перелистывал последний клиент. Книга называлась «Черная маска», криминальный роман. Прилавок находился с правой стороны от входа. На том углу прилавка, который находился ближе к двери, стоял кувшинчик с молоком, как позже выяснилось — с сырым. С левой стороны от входа стена была занята полками с книгами. На полу, возле полок, лежало несколько измятых и растрепанных книг. Судя по номерам на них, они стояли на одной из книжных полок. Но возле этого места было и нечто более серьезное: лужа крови, медленно растекавшаяся по полу.
Кровь, несомненно, была пролита недавно. Об этом свидетельствовал и ее цвет, и ее состояние. Тут же лежала раздавленная головная черепаховая гребенка.
Вокруг лужи крови и на полках Гейндль обнаружил многочисленные брызги крови. По-видимому, лужа крови была результатом не единственного нанесенного удара или пореза, а нескольких ударов каким-либо тупым инструментом. Для Гейндля было сразу ясно, что перед ним были типичные следы ударов молотком по голове. Следы, которые шли от лужи крови, доказывали, что в разыгравшейся драме принимали участие двое лиц: мужчина в тяжелых, грубых сапогах и женщина с небольшой ногой. Следы вели за прилавок, за которым лежало тело молодой девушки, подававшей еле заметные признаки жизни. По этим и другим признакам и по рассказам вскоре же опрошенных свидетелей Гейндль безошибочно определил все происшедшее в библиотеке следующим образом.
Анни Б., единственная служащая в библиотеке, пришла в этот день на службу, по обыкновению, около 8 ч утра. Она сняла пальто и шляпу, повесила их на крючок и вышла, чтобы принести себе молока на завтрак. Дверь за собою она заперла. К торговке молоком, жившей почти рядом, она, как и ежедневно, пришла около половины девятого.