С момента разоблачения заговора и ареста Моро и Пишегрю Наполеон был в состоянии постоянного бешенства. «Я что, собака, чтобы меня убивать на улице?» — выкрикнул он однажды. Будучи корсиканцем, привыкшим к вендетте, он решил воздать Бурбонам по заслугам за это покушение. Талейран и Фуше всячески поддерживали его в этом намерении. Как-то вспомнили про герцога Энгиенского, который жил недалеко от границы в Бадене. Самый способный из всех членов эмигрировавшей королевской семьи, он неплохо командовал во время революционных войн корпусом, составленным из дворян-эмигрантов, но к заговору и попытке покушения не имел решительно никакой причастности. Наполеону, однако, было все равно. В ночь с 14 на 15 марта 1804 года отряд французской конной жандармерии вторгся на территорию Бадена, окружил дом герцога в городе Эттингейме, арестовал его и увез во Францию. 20 марта герцог был доставлен в Париж и заключен в Венсеннский замок. Здесь неделю спустя, в полночь, состоялось заседание военного суда, на котором председательствовал генерал Мюрат. Герцог, не имевший даже адвоката, был приговорен к смерти. От исповеди он отказался, и в половине третьего ночи, сразу же после вынесения приговора, его вывели в ров, где уже была вырыта могила, и расстреляли. По сути дела, приговор был предрешен еще до похищения герцога: это было убийство, причем незаконное. Лаже Мюрат, губернатор Парижа и шурин Первого консула, человек, которого никак нельзя было упрекнуть в нерешительности или мягкосердечии, не сразу согласился подписать приговор, и его пришлось уламывать. Вскоре после этого он получил в подарок 100 000 франков из специального фонда. Слова, сказанные по этому поводу (обычно их приписывают Фуше или Талейрану) стали знаменитым каламбуром: «Это было хуже, чем преступление, это была ошибка».
Бонапарт действительно верил в то, что герцог участвовал в заговоре против него, и это несколько смягчает его вину. Позднее он попытался как-то оправдаться: «Совсех сторон мне угрожали враги, нанятые Бурбонами. Против меня использовали воздушные ружья, адские машины и всякие другие устройства. Какому суду я должен был подать прошение, чтобы защитить себя? Поэтому мне пришлось защищаться самому. Приговаривая к смерти одного из тех людей, чьи последователи угрожали моей жизни, я хотел вселить в них страх и думаю, что имел на это полное право». Он добавил: «Я — это Французская революция. Я говорю так и буду делать все, чтобы так было и впредь». Своим ударом по Бурбонам он достиг большего: он дал ясно понять, что ни при каких обстоятельствах не пойдет на восстановление дореволюционной монархии.
Десмонд Сьюара. Наполеон и Гитлер. — Смоленск: Русич, 1995.
МАРТ 1801-го
Петербург тех дней похож на город, захваченный неприятелем (согласно одному из свидетелей — «вовсе не веселый город»). Погода, по общему суждению, «ужасная», да еще объявлен с 1 марта десятидневный траур по случаю кончины герцогини Брауншвейгской. Каждый мартовский номер «Санкт-Петербургских ведомостей» содержит 35–50 фамилий отъезжающих за границу, и выходит (учитывая правило трехкратного упоминания в газете о каждом отъезде), что 12–15 семей, иностранных и русских, желают каждый день покинуть столицу. Это для тех лет очень много, тем более что летний сезон — обычное время путешествий — еще далек.
11 марта. Понедельник шестой недели великого поста. День российского переворота, столь не похожего на революцию во Франции; и тем знаменательнее, сколь часто в этот день на Неве возникают образы 1789-го, 1793-го и других знаменитых лет.
В этот день царь Павел I встает между четырьмя и пятью часами утра, с пяти до девяти работает.