Утренние доклады сановников, в том числе лидера заговора петербургского генерал-губернатора Петра Палена. Несколько дней назад Павел, обнаружив на столе у наследника, Александра, вольтеровские страницы о смерти Цезаря, решил, что это — намек, угроза, и в отместку раскрыл перед великим князем петровский указ о приговоре непокорному сыну, царевичу Алексею.
Полковник Саблуков видит и слышит, как отвечает Пален на вопросы царя о мерах безопасности: «Ничего больше не требуется. Разве только, Ваше Величество, удалите вот этих якобинцев» (при этом он указал на дверь, за которой стоял караул от конной гвардии).
«Вы якобинец, — вечером повторит Павел Саблукову. — Вы все якобинцы». Великий князь Константин, шеф конногвардейского «якобинского полка», явно под сильным подозрением: высочайший гнев умело направляется «не туда».
«Якобинцы-заговоршики», обвиняющие «якобинца-царя»: вот каковы были термины приближающейся дворцовой революции!
Наступает вечер. Заговорщики готовы. На их последнем совещании подвыпившие офицеры говорят о тирании, о подвиге Брута, цитируют древних авторов, подобно тому как это непрерывно делали французы, начиная с 1789 года…
В ночь на 12 марта 1801 года чаще восклицают, что нужен лишь хороший царь, а не конституция, и все же одно из крайних мнений было высказано столь громко, что не было забыто.
«Говорят, — пишет Саблуков, — что за этим ужином лейб-гвардии Измайловского полка полковник Бибиков, прекрасный офицер, находившийся в родстве со всею знатью, будто бы высказал во всеуслышание мнение, что, нет смысла стараться избавиться от одного Павла; что России не легче будет с остальными членами его семьи и что лучше всего было бы отделаться от них всех сразу».
Саблуков верно понимает значение этого эпизода: как элемент переворота 11 марта он ничтожен; подобные мысли были совершенно чужды большинству заговорщиков. Однако уже само произнесение подобных слов (невозможных во время прежних государственных переворотов) — это симптом нового вольнодумства, эхо 1789-го! Пусть слова сказаны под влиянием вина, возможно, за ними нет подлинного глубокого убеждения, и все же сказано громко, сообщено другим, запомнилось…
Петербургская полночь. Безмолвно движутся две колонны офицеров и несколько гвардейских батальонов.
О той ночи несколько десятилетий очевидцы и современники рассказывали разные подробности — правдивые, вымышленные, анекдотические, жуткие.
Идти недолго, и мы будто слышим ночное движение офицерских и солдатских колонн: иллюзия народного, «парижского» шороха, как перед штурмом королевского дворца 10 августа 1792 года. Но только иллюзия…
Разные мемуаристы позже припоминают тихие солдатские разговоры в строю: «Куда идем?»
«Господа офицеры разными остротами и прибаутками возбуждали солдат против императора».
«Я слышал от одного офицера, что настроение его людей не было самое удовлетворительное. Они шли безмолвно; он говорил им много и долго; никто не отвечал. Это мрачное молчание начало его беспокоить. Он наконец спросил: „Слышите?“ Старый гренадер сухо ответил: „Слышу“, но никто другой не подал знака одобрения».
В том ночном строю офицеры осторожно намекают солдатам на близящееся «освобождение от тирана», говорят о надеждах на наследника, о том, что «тяготы и строгости службы скоро прекратятся», что все пойдет иначе. Солдаты, однако, явно не в восторге, молчат, слушают угрюмо, «в рядах послышался сдержанный ропот». Тогда генерал-лейтенант Талызин прекращает толки и решительно командует: «Полуоборот направо. Марш!» — после чего войска повиновались его голосу.
Момент острейший. Позже, при других социально-политических обстоятельствах, у русских революционеров-декабристов зайдет разговор: чем привлечь солдат и надо ли среди них вести агитацию?
С народом на штурм — как во Франции? Или для народа, — но без него самого?
Среди декабристов были разные мнения: все сходились на том, что привлечение рядовых необходимо, но расходились в средствах. Сергей Муравьев-Апостол откровенно беседовал с солдатами, особенно cq старыми семеновцами. Пестель же склонялся к иной тактике, возражая против слишком раннего посвящения солдат: основная его идея — что в нужный час офицеры прикажут рядовым, куда и на кого идти, и они пойдут. Так вернее.
В ночь на 12 марта 1801 года лидеры заговора решительно используют слепое солдатское повиновение, механическое подчинение; «Кто палку взял да раньше встал, тот и капрал».