Антонин решил убить брата во время празднования сатурналий,[39] но ничего не вышло. Его козни были слишком явными, чтобы их можно было держать в тайне; между братьями то и дело возникали ссоры, они злоумышляли друг против друга и принимали всевозможные меры защиты. Так как Гета дома и на улицах, днем и ночью, находился под охраной многочисленных воинов и атлетов, Антонин уговорил мать пригласить их вдвоем в свои покои — для примирения: Гета поверил и пришел к матери вместе с ним. Когда они были уже у нее в доме, ворвался отряд центурионов, заранее приготовленный Антонином; Гета, едва увидел их, бросился к матери, повис у нее на шее, прижался к груди, плача и крича: «Мама, мама, ты родила меня, помоги, убивают!». Тут он и погиб. И мать, так ужасно обманутая, собственными глазами видела бесстыдную расправу с сыном, зарезанным в ее объятиях, и приняла Гету мертвым на лоно, родившее его. С ног до головы в крови сына, она даже не замечала, что сама ранена в руку. Ей нельзя было ни выказать свое горе, ни оплакать сына, безвременно погибшего столь печальным образом (ему было тогда двадцать два года и девять месяцев); ее заставили ликовать и смеяться, словно ее осчастливили: за всеми ее словами и жестами, за цветом ее одежд строжайше следили. Ей единственной — августе, вдове императора, матери императоров — нельзя было даже наедине с собой пролить слезу в таком горе!
Тем временем Антонин — хотя уже наступил вечер — отправился в лагерь к солдатам и всю дорогу голосил, что против него составлен заговор и что его жизнь в опасности, а как только оказался внутри зала, закричал: «Радуйтесь, мужи-соратники, теперь-то я уж смогу вас облагодетельствовать!». Таким образом, прежде чем они услышали о случившемся, он уже заткнул им рот щедрыми посулами, чтобы они не могли ни подумать, ни сказать что-нибудь хорошее о покойнике.[40]
Были у него два префекта претория, один, по имени Адвент, совсем уже старик, совершенно чуждый каким-либо государственным делам и не сведущий в них, зато имевший славу настоящего воина; а другой, его звали Макрин, чрезвычайно опытный в судебных делах и особенно сведущий в законах. Над ним Антонин то и дело насмехался публично, говоря, что он не воин и ни на что не годен. Дошло до совершенного глумления: прослышав, что Макрин ведетсвободный образ жизни и брезгует дурной и негодной пищей и питьем, которыми Антонин как истинный воин конечно же наслаждается, видя его одетым в короткий плащ или в другую сколько-нибудь изящную одежду, Антонин стал злословить, что тот не мужествен и страдает женской слабостью; при этом он всегда грозился убить его. Макрин тяжело переносил это и очень негодовал. А тут произошло еще нечто, отчего жизнь Антонина должна была оборваться: Слишком любопытный, Антонин хотел знать не только все то, что касается людей, но и заглянуть также и в область божественного и сверхъестественного. Вечно подозревая во всех заговорщиков, он непрестанно вопрошал оракулы, посылал повсюду за магами, звездочетами, гадателями по внутренностям животных, так что не пропустил ни одного из тех, кто берется за такую ворожбу. Подозревая, однако, что они из угодничества не говорят ему правды, он пишет некоему Матерниану, которому он тогда вверил все дела в Риме и который слыл вернейшим его другом и единственным, кто был посвящен в его тайны. Он велит Матерниану разыскать лучших магов, чтобы вызвать умерших и разузнать о конце его жизни, а также не покушается ли кто на его власть. Матерниан без всяких опасений выполняет повеление государя и сообщает, что на власть покушается Макрин и что необходимо убрать его — неизвестно, действительно ли так вещали духи или он вообще подкапывался под Макрина. Это письмо, запечатав вместе с другими, он, как всегда, вручает для доставки людям; не знающим, какую весть они несут. Те, с обычной скоростью проделав путь, прибывают к Антонину как раз, когда он в снаряжении возницы поднимался на колесницу, и передают ему всю связку, где было и письмо против Макрина. Антонин, сосредоточенный и захваченный предстоящей скачкой, велит Макрину отойти в сторону и, уединившись, просмотреть письма; если там есть неотложные дела, доложить ему, если же таких нет, то обычными заняться самому как префекту (Антонин часто обращался к нему с таким поручением). Так распорядившись, он вернулся к своему занятию. Макрин же, оставшись один, вскрывая письмо за письмом, прочитывает и то, смертоносное, и сразу понимает, какая опасность ему грозит. Представляя себе кровожадную ярость Антонина от такого письма, которое станет для него прекрасным предлогом, он уничтожает это письмо, а об остальных сообщает, что они обычные.