— Это, по-моему, один из создателей «Бауроса»? — спросила Дагурова.
— Он самый, — кивнул Олег Львович. — Вместе с генеральным директором знаменитого «Интеграла» выдвинут на премию…
— Ростовцев! — воскликнул Чикуров. — Как же, я недавно о нем читал! Интересная личность. За несколько лет добился поразительных успехов.
— О них по телевидению передачу показывали, радио тоже не осталось в стороне, — продолжил начальник следственной части. — Словом, командировочные документы уже оформляют. Самолет в пятнадцать тридцать пять. Есть время собраться. Возьмите машину… Все ясно?
— Куда уж яснее, — ответил Чикуров. — Значит, дело артистов эстрады…
— Этим займется кто-нибудь другой… Просьба: постоянно держите связь со мной. Информируйте. Дело на контроле.
— Хорошо, — кивнул Игорь Андреевич и, посмотрев на Дагурову, развел руками. — Вот видите… Ехали стажироваться в столицу, а попадете в Березки.
Они взлетели точно по расписанию. Над стремительно уходящей вниз землей не было ни облачка. Лесные массивы быстро превращались в разрозненные лоскутки курчавого паласа. Глядя в иллюминатор, Чикуров думал о том, что в Москве после отпуска он пробыл менее суток. Да и кто заметил его приезд и отъезд из дома? Друзьям позвонить не успел. Надя отдыхала в Молдавии с сыном Кешкой у каких-то родственников. Договорились созвониться и встретиться десятого июля, когда она вернется из отпуска.
Сегодня было лишь третье. Десятого он никоим образом не сможет очутиться в Москве.
Этот год был у них не из удачных. В смысле встреч. Зимой Игорь Андреевич около двух месяцев проторчал в Оренбурге, расследуя сложное хозяйственное дело. Только приехал в Москву — Надя отбыла в командировку в Венгрию с группой работников Всесоюзного Дома моделей. Когда вернулась, тут же заболела ее мать. Встречи были редкими, как солнечные дни в осеннее ненастье.
Затем отпуск. Сначала у нее, затем у него.
Игорь Андреевич надеялся, что с июля, наконец, будет меньше отлучек из Москвы. Ан нет — летит в какие-то Березки. И кто знает, сколько времени займет расследование.
— Наверное, тайгу напоминает? — кивнул Игорь Андреевич в круглое окошко.
Он посчитал, что молчать не очень удобно.
— Это разве тайга! — бросила Дагурова.
— Понимаю, — улыбнулся Чикуров. — Все равно что озеро в сравнении с океаном.
— А вы были в наших краях? — охотно поддержала разговор Ольга Арчиловна.
— В Биробиджане.
— Это недалеко от нас… Понравилось?
— Довольно своеобразно. Природа — чудо! Но… — Игорь Андреевич поежился. — Все настроение портит гнус.
— Я согласна с вами: к этому никогда не привыкнешь… Установлено, что комары пролили больше крови, чем волки и другие хищники. Имеется в виду не только человеческая кровь, но и животных… Вот такая крохотная тварь, — Ольга Арчиловна показала самый кончик ногтя, — а сколько доставляет неприятностей! На Севере в год массового гнуса даже олени не выдерживают, гибнут. Тучами вьются, забивают им носоглотки…
— Как же там люди живут? — покачал головой Чикуров. — Геологи, строители, рыбаки…
— А вы знаете, у работающих в тех районах на открытом воздухе производительность труда из-за гнуса снижается на треть… Мой муж был как-то со своей изыскательской партией в тундре… Он геолог… Говорит, случалось такое скопление комаров, что их гудение напоминало звук работающего невдалеке трактора…
Самолет пошел на посадку. Скоро его колеса коснулись земли. Только они успели выйти из самолета, как услышали по радио:
— Товарищей Чикурова и Дагурову просят подойти к справочному бюро!
Встречал их прокурор Сафроновского района.
— Никита Емельянович Харитонов, — представился он.
Лет под шестьдесят, на петлицах одна звездочка младшего советника юстиции.
Шофер прокурорского «газика» открыл дверцу прилетевшим. Дагуровой — рядом с собой, Чикурову — на заднее сиденье. Его знаки отличия — старший советник юстиции — вызвали у водителя явное уважение.
Никита Емельянович взобрался в машину не без труда. И тут только Игорь Андреевич понял, что у него вместо левой ноги протез. Недаром он шел медленно, враскачку. Чикуров еще подумал: не хочет, мол, суетиться, ронять достоинство перед столичными следователями…
— В Березки, — дал Харитонов команду водителю и пригладил растрепавшиеся на ветру редкие светло-русые волосы. — Я уже четвертый десяток лет в этом районе. Начинал со следователя… Впервые к нам пожаловали такие чины из Москвы… Знаете, справлялись обычно сами.
Сказал по-доброму, без подковырки.
— Потерпевший как? — поинтересовался Игорь Андреевич.
— Я звонил буквально полчаса назад, из аэропорта. Жив пока, — вздохнул прокурор. — Геннадий Савельич — голова! Вернее — золотые руки!
— Кто такой Геннадий Савельевич? — спросил Чикуров.
— Шовкопляс. Хирург. Наш Бурденко! — с уважением произнес Харитонов. — Опытный. Делает такие операции, что не каждому академику под силу… Недавно о нем писали в нашей районной газете. Так что, если есть хоть один шанс из ста спасти профессора, Геннадий Савельевич его не упустит.
Машина мчалась по отличному асфальтированному шоссе, проложенному в густом лесу. Хоровод сосен, берез, елей и осин кружился по обе стороны дороги. Изредка мелькал могучий дуб. Сильно парило.
— Далеко до Березок? — спросил Чикуров.
— Минут за сорок доберемся, — ответил Никита Емельянович и в свою очередь поинтересовался: — Как там, в Москве?
Никита Емельянович стал расспрашивать о некоторых работниках Прокуратуры Союза и республики. Выяснилось, что у них с Чикуровым есть общие знакомые. В основном люди его, Харитонова, возраста. С одним сафроновский прокурор учился, с другими начинал работать.
…Лес неожиданно кончился, сбоку ослепительно ударило солнце. Все невольно зажмурились.
— Жизнь сегодня, — вел дальше неспешный разговор Харитонов, — совсем не такая, как вчера. Нельзя руководить по старинке. Ждать у моря погоды… И ведь от людей все зависит. От руководителя… Взять хотя бы наши Березки… Еще лет двадцать назад был захудалый поселок! Дорога — одни колдобины. А весной и осенью, в распутицу, и вовсе не доберешься. В райцентр за хлебом на тракторе ездили… Леспромхоз, лесопилка, совхозик — вот почти и вся индустрия. Да и на этих предприятиях работать было некому: кто в город подался, кто в шабашники, а из тех, кто остался, многие беспробудно пили. Отсюда воровство, хулиганство, поножовщина… Казалось, конца и края тому не будет. Оказывается, нет. Нашелся человек и навел в Березках порядок. Да еще какой!
— Ростовцев? — вспомнил Чикуров фамилию генерального директора «Интеграла».
— Ростовцев потом пришел. А начал-то Ганжа Сергей Федорович. Наш брат фронтовик. До генерала дослужился. Когда ушел в отставку, секретарем в облисполкоме был.
— А потом в Березки? — удивилась Ольга Арчиловна. — Проштрафился, что ли?
— Как и почему он оказался в Березках, говорили разное. А вот то, что он в поселке настоящую революцию совершил, так это вам каждый в районе подтвердит… И не силой взял, не лампасами или, там, связями в верхах, а энергией своей, настойчивостью, умением считать, доказывать, убеждать… Вот сейчас «Интеграл» гремит на весь Союз… А чья была идея объединить все предприятия Березок в одно? Ганжи! Кто первый поставил задачу: «отходы — в доходы?» Ганжа! Кто предложил мединституту построить в Березках клинику? Опять Ганжа! А знаете, в связи с чем родилась мысль насчет клиники?
Чикуров пожал плечами. Харитонов продолжил:
— Дело в том, что над Березками испокон века шефствовал мединститут. А что это означает, вы сами хорошо знаете. Надо косить — присылают студентов, доцентов и даже докторов наук. Пришла пора полоть — опять они едут. А когда наступает пора уборки — сам бог велит медикам на картошку… Смотрел, смотрел Сергей Федорович на это безобразие, а потом сам поехал к ректору и говорит: не надоело, мол, вам не своим делом заниматься? Те даже опешили от неожиданности, не могли взять в толк, что к чему и куда целит Ганжа. А он им прямо, по-военному: если хотите помочь нам выйти в люди, давайте построим в Березках клинику, да такую, чтоб со всех концов Союза ехали лечиться… И построили… А тут еще повезло, что приехал Баулин. Он и Ростовцев достигли таких успехов, что Березки теперь чуть ли не пуп земли.