Чикуров аккуратно, двумя пальцами, поднял шкатулку, осмотрел и передал Хрусталеву. Тот, вооружившись лупой, стал исследовать ее.
— Отпечатки есть, — сказал Хрусталев и осторожно открыл крышку.
Шкатулка была пуста.
Изъяли и ее.
На тумбочке у изголовья кровати высилась стопка книг. Чикуров взял в руки одну. Мишель Монтень «Опыты». Другая — Лев Толстой, третья — Платон.
«Увлекался философией?» — подумал о профессоре следователь.
В книжках торчали закладки. Кое-какие мысли и фразы были подчеркнуты.
Игорь Андреевич положил книги на место, выдвинул ящичек. В нем лежали паспорт, профсоюзный билет и служебное удостоверение Баулина. Тут же были обнаружены две связки ключей, один из которых подошел к замку входной двери.
В шкафу лежало постельное белье, висели два костюма, один строгий, выходной, другой светлый, попроще.
Если все это вызвало подозрение и настороженность у Чикурова и его коллег, то понятые отнеслись по-другому.
— А трепались, что у Евгения Тимуровича только что птичьего молока нет, — разочарованно сказал пожилой мужчина. — Гляди-ка, скромно живет мужик. Другой бы на его месте… — Он не договорил, только многозначительно хмыкнул.
Вдруг зазвонил телефон на тумбочке. Звонки были частые, резкие — явно звонили из другого города.
— Послушать? — спросил у Чикурова Латынис, который ближе всех стоял к аппарату.
— Я сам, — ответил Игорь Андреевич.
Он поднял трубку. Сквозь треск донесся далекий мужской голос:
— Евгений Тимурович! Товарищ Баулин!..
— Его нет, — отчетливо проговорил следователь. — Кто звонит и что ему передать?
— Евгений Тимурович, Евгений Тимурович! — надрывались на том конце провода. — Говорите громче, не слышно!..
Чикуров повторил свой вопрос, но и на этот раз звонивший ничего, видимо, не разобрал, дунул несколько раз в трубку и прокричал:
— Зачем вы это сделали, товарищ Баулин? Зачем?!.
Неожиданно Слышимость стала нормальной, потому что когда Чикуров сказал, что у телефона не профессор, а следователь прокуратуры, то услышал в ответ:
— Как не Баулин?.. Странно…
Больше, не было произнесено ни слова. Отключились.
— Ян Арнольдович, как бы узнать, откуда звонили? — спросил следователь.
— На всякий случай не кладите трубку, — сказал Латынис и обратился к понятым: — У вас телефон есть?
— Есть, есть, — закивала девушка. — Мама не спит….
Оперуполномоченный выскочил из комнаты, прогремел быстрыми шагами по лестнице.
Спальню досматривали без него. Латынис вернулся, когда уже были обследованы чердак, солярий, сарай.
— Ну и бестолковая же телефонистка попалась, — пожаловался Ян Арнольдович, отведя в сторону Чикурова. — Звонили из Кишинева.
— Кто?
— Неизвестно.
— Что, по автоматической связи?
— В том-то и дело, что заказывали. С переговорного пункта, на пять минут… Заказавший неожиданно прервал разговор и ушел.
— Это я, наверное, спугнул, — поморщился Игорь Андреевич. — Ляпнул, что следователь.
— Телефонистка говорит, что звонил симпатичный мужчина, с усами. — Латынис кисло улыбнулся. — Ей главное — симпатичный да еще, видишь ли, с усами… На всякий случай попросил набросать приметы. По свежему впечатлению.
— Хорошо, Ян Арнольдович, не расстраивайтесь, — сказал Чикуров. — Вполне возможно, ничего не значащий звонок… Профессора, судя по всему, буквально рвут на части. Многие и отовсюду.
— Может быть, может быть, — задумчиво проговорил Латынис. — Если бы не сегодняшнее событие…
— Уже вчерашнее, — посмотрел на часы Чикуров.
Дом заперли, опечатали, понятые, эксперт-криминалист и участковый отправились по домам, а Чикуров, Дагурова и Латынис решили обсудить дальнейшие действия в гостинице.
Видя, что оперуполномоченный повернул совсем в другую сторону, Игорь Андреевич спросил:
— Что это вы решили круг дать, Ян Арнольдович?
— Запомнили дорогу? — улыбнулся Латынис.
— Уж будто так трудно, — пожал плечами Чикуров.
— Говорят, хохол думает только до обеда, — шутливо продолжал Латынис. — Но лично я соображаю лучше на сытый желудок… И не хочу, чтобы вы потом в Москве говорили…
— У нас все есть в гостинице, — перебил его Игорь Андреевич.
— Приказ начальства — закон, — весело произнес Ян Арнольдович и, притормозив, круто развернулся.
…Расположились в номере Чикурова. Достали запасы, наскоро прихваченные перед отъездом из Москвы: «Одесскую» колбасу, «Российский» сыр, сардины. Игорь Андреевич распечатал пачку чая.
— А может, кофе? — предложила Дагурова. — У меня есть растворимый. Купила в Елисеевском. У нас в городе он что-то пропал…
— Кофеин… — Чикуров похлопал по левой стороне груди. — Врачи не рекомендуют.
Он заварил чай и разлил всем по стаканам.
— Выходит, вы не москвичка? — спросил Латынис у Дагуровой, откусывая от громадного бутерброда, подсунутого Ольгой Арчиловной, и запивая горячим чаем.
Она в двух словах объяснила, почему ведет расследование вместе с Чикуровым.
От второго стакана Чикуров и Латынис отказались. А Ольга Арчиловна налила себе еще.
— Голова немного побаливает, — призналась она. — Говорят, горячий сладкий чай помогает.
Игорь Андреевич открыл дверь на балкон, закурил и вышел.
Ночь стояла дивная. Со светлым чистым небом. Белели в рощице около гостиницы березы, словно светились. Протяжно и страстно тянули свои однообразные рулады сверчки.
— Не хватает только соловья, — проговорил из комнаты Ян Арнольдович. И, будто бы услышав его замечание, где-то совсем недалеко цвиркнул невидимый певец, помолчал, словно собираясь с духом, щелкнул и выдал такую фиоритуру, что, казалось, пристыженные сверчки, опешив, смолкли.
— Вот дает! — восхищенно прокомментировал Латынис.
— Прелесть! — откликнулась Ольга Арчиловна. — Что может быть красивее!
Голосистой птахе ответила другая, и они завладели небом и ночью. Чикуров слушал их как зачарованный. И хотя мысли его были заняты другим, сквозь мучительные размышления о происшествии с Баулиным прорвалось яркое видение из детства. Родной Скопин на Рязанщине, такая же теплая летняя ночь, посиделки с пацанами и девчонками у костра в овраге за их домом, соловьиный концерт…
Игорю Андреевичу показалось, что это было тысячу лет назад. И вообще — было ли?
Сигарета едва не обожгла пальцы. Он погасил ее, вернулся в комнату.
— Соловьи — это поэзия, — сказал он, чуть застыдившись своей расслабленности. — А наше дело — проза жизни… Сначала подведем кое-какие итоги… Начнем с показаний старушки, домработницы профессора…
— Савчук, — подсказал Латынис.
— Если Савчук говорила правду, — продолжил Чикуров, — то напрашивается вопрос: куда делось многое из вещей Баулина? Картины, редкий фарфор, хрусталь?..
— А зачем ей сочинять? — горячо произнес Латынис. — Ведь она с такими подробностями, с такой любовью рассказывала о картинах!.. Грабанули профессора, это точно. Недаром Валентина Карповна только об этом и твердила.
— Если обворовали, то как, когда? — задумался Чикуров. — И главное — кто?
— Баулин поехал купаться, там его подстерегли, — развивал свою мысль Латынис. — Ухлопали, после этого спокойно подъехали к дому, взяли, что хотели, и…
— Допустим, — кивнул Игорь Андреевич. — Но вы представляете, сколько работы? Вынести вещи из дома, сложить, вероятно, в машину… А ведь рядом соседи.
— Ну и что? — возразил Ян Арнольдович. — Березки — как проходной двор. «Волги», «Жигули», «Москвичи» едут одна за другой. Десятки, сотни приезжих ежедневно… К Баулину постоянно обращаются люди… Уверен, соседи привыкли к такому столпотворению.
— Но не каждый же день вывозили картины и другие ценности из дома Баулина, — заметил Чикуров, улыбнувшись.
Латынис смутился.
— Вы опрашивали соседей? — задала вопрос Дагурова.
— Из двух-трех домов, — ответил капитан. — Сами видели, чем мы в основном занимались. С мальчишками провозились, потом с Рогожиным… Эх, если бы догадались сразу осмотреть дом!
— И что сообщили опрошенные? — спросила Ольга Арчиловна.