Эдгар Уоллес
Преступники-сыщики
Глава 1.
Ребус
Тяжёлая дубовая дверь с поблескивающим на ней серебряным треугольником вызывала самые разноречивые чувства не только у прохожих по Керзон-стрит, но и далеко за пределами Лондона.
При взгляде на эту дверь, даже при одном упоминании о ней одни испытывали жгучее любопытство, другие — безотчетную тревогу, третьи обретали уверенность и надежду.
Таинственную дверь не обошли вниманием и вездесущие газетчики:
«Массивная дверь, внушающая почтение каждому входящему, и серебряный треугольник на ней красноречиво свидетельствуют о характере скрытой за ней организации.
Пятнадцать лет назад членов этой организации, называемой тогда «Четверо Справедливых», активно преследовала полиция и за их арест сулили награды… Ныне же они представляют собой исключительное по своей осведомленности респектабельное детективное агентство… Нам остается только выразить надежду на то, что былые приемы и методы Справедливых подвергались значительным изменениям».
В это туманное октябрьское утро в доме с массивной дверью три джентльмена расположились вокруг небольшого стола за утренним кофе.
— Чем же мы вызвали столь пристальный интерес господина Лезерсона? — задумчиво произнес Манфред, поигрывая золоченой ложечкой.
Леон Гонзалес, изучавший «Таймс», небрежно пожал плечами.
Раймонд Пойккерт резко поднял голову.
— Тот, который уже месяц выслеживает нас? — резко спросил он.
Легкая улыбка тронула нежные губы Леона.
— Именно, — спокойно ответил он, складывая газету. — Я намерен нанести ему сегодня визит.
— Любопытно, — произнес Пойккерт, закуривая.
Мистер Люис Лезерсон проживал в роскошном особняке на Барклей-стрит. Лакей, распахнувший дверь перед Гонзалесом, был облачен в ливрею, весьма уместную на сцене театра оперетты, но производившую странное впечатление на вполне современной Барклей-стрит. Шелк, золото и короткие, едва прикрывавшие колени шаровары… Леон рассматривал эту живую рождественскую ёлку с нескрываемым изумлением.
— Мистер Лезерсон ожидает вас! — торжественно произнес опереточный страж, видимо, сознавая всю блистательность своей особы.
Интерьер дома ошеломлял кричащей, будто выставленной напоказ, роскошью. Когда Гонзалес поднимался по мраморной лестнице, устланной мягким арабским ковром, на площадке второго этажа перед ним вдруг промелькнула какая-то прекрасная незнакомка, бросив в его сторону беглый, почти презрительный взгляд и оставив после себя едва уловимый аромат каких-то экзотических духов.
Комнату, в которую его пригласили войти, можно было принять за будуар. Она была густо заставлена изящными безделушками и всякого рода вещицами, о назначении которых сыщик мог только догадываться.
Мистер Лезерсон приподнялся со своего кресла за письменным столом и протянул гостю нежную белую руку.
Худощавый, изрядно плешивый, с узким морщинистым лицом, он напоминал ученого-естественника.
— Мистер Гонзалес? — высокий скрипучий голос хозяина отнюдь не ласкал слух. — Присядьте. Ваше уведомление я получил… Здесь явно какое-то недоразумение…
Он небрежно опустился в кресло. В его суховато-холодной манере проглядывало скрытое напряжение.
— Я, естественно, слышал о вас, но… направлять каких-то людей для наблюдения за вашим домом — что за нелепость! С какой стати?
Гонзалес пристально взглянул на него.
— Именно этот вопрос и привел меня сюда, — проронил Леон, — именно этот вопрос… С какой целью вы организовали слежку за нами? Ведь нам доподлинно известны ваши агенты, обещанное им вознаграждение и даже полученные ими инструкции. Остается только узнать одно: зачем?
Мистер Лезерсон скрипнул креслом и улыбнулся.
— Что ж, я не стану отрицать очевидные факты… Да, я пользовался услугами детективов, но к этому меня побудили причины, не имеющие прямого отношения к вашему агентству, о котором я слышал и читал много лестного, я давно присматривался, но не с целью…
Он, видимо, не знал, как закончить фразу.
Встреча, заполненная столь же туманными выражениями, быстро подошла к концу, так и не пролив свет на главный вопрос.
Леон Гонзалес возвратился на Керзон-стрит в глубокой задумчивости.
— Он опасается кого-то, кто собирается в ближайшее время обратиться к нам. Агентов он нанял затем, чтобы помешать этому неизвестному, — размышлял Леон. — Но кто этот неизвестный?
Ответ последовал вечером того же дня.
Керзон-стрит окутала сырая мгла. Какая-то женщина медленно брела по тротуару, всматриваясь в номера домов. Когда она остановилась под фонарем, можно было рассмотреть ее потрепанное, залатанное пальто, жалкую обувь, бледное, изможденное лицо. На вид ей можно было дать лет тридцать.
— Все интересы этой женщины сводятся к заботе о пропитании, — пробормотал Леон Гонзалес, наблюдая за ней сквозь газовый занавес окна.
Женщина довольно продолжительное время стояла под фонарем, растерянно оглядываясь.
— Обратите внимание на убогость ее одежды. В наше время даже самые бедные женщины могут позволить себе хоть пару перчаток…
Манфред встал из-за стола, присоединился к Леону.
— Видимо, провинциалка, — заметил он. — Впервые в Лондоне. Заблудилась.
Женщина вдруг резко повернулась, быстро пересекла улицу и подошла к их двери. Послышался звонок.
— Я ошибся, — заметил Манфред, — она вовсе не заблудилась…
— И дьявол меня побери, если это не та самая черная кошка, которой так опасается мистер Лезерсон, — добавил Гонзалес.
Послышались тяжелые шаги Пойккерта в коридоре. Минуту спустя он вошел и плотно закрыл за собой дверь.
— Вы изумитесь, — сказал он многозначительно, сохраняя особую «пойккертовскую» манеру говорить о таинственных вещах с преувеличенно важным видом.
— И не подумаю изумляться, — загорячился Леон. — Она потеряла мужа, часы, словом, что-то потеряла. Это ясно как день!
— Попроси ее войти, — сказал Манфред, и Пойккерт быстро вышел.
Женщина нерешительно вошла в комнату, продолжая растерянно озираться.
Альма Стемфорд. Прибыла из Эдж-Уэра сегодня вечером. Вдова. Задолго до окончания ее рассказа пророчество Пойккерта относительно изумления сбылось в полной мере, ибо эта женщина, облаченная в платье, от которого с презрением отказалась бы беднейшая из работниц, была леди в полном смысле этого слова. Голос ее звучал мягко и благозвучно, употребляемые ею выражения указывали на благовоспитанность и интеллигентность. Подробности условий ее прошлой жизни могли быть известны только непосредственному их свидетелю.
Она была вдовой очень богатого человека, владельца обширных поместий в Йоркшире и Соммерсете. Страстный любитель псовой охоты и отважный наездник — он погиб в поле во время бешеной скачки за зайцем.
— Детство моего мужа не было счастливым и безоблачным, — продолжала она. Потеряв родителей еще во младенческом возрасте, он воспитывался дядей — грубым, нелюдимым стариком, подверженным длительным запоям. Мальчик рос затворником, не общаясь со сверстниками, не получая должного образования… Приблизительно за год до своей смерти старик все-таки пригласил в дом некоего юношу, немногим старше самого Марка, в качестве учителя и воспитателя. После смерти дяди юноша остался в доме, выполняя обязанности секретаря. Мужу моему шел двадцать первый год. Его секретарь был, как я уже говорила, немногим старше. Звали его…
— Люис Лезерсон, — громко произнес Леон к невыразимому изумлению дамы.
— Да. Но как вы узнали об этом?
— Продолжайте, продолжайте, миссис Стемфорд, — нетерпеливо сказал Манфред. — Наш друг просто феноменально догадлив.
— Смерть мужа была для меня тяжелым потрясением. Завещание его было великодушным, но несколько странным…
— Чем же? — поинтересовался Пойккерт.