Новый порыв ветра поднял целое облако из колючих кустов, что обрамляли плато слева. И вдохнув полной грудью, он неожиданно уловил запах тлена. Этого еще не хватало!
Его картина должна быть исполнена теплой грусти, мягкой неги, ощущения безвременья. И там уж точно нет места ничему отвратительному и уж тем более мертвому.
А тут смердело! И еще как! Новый порыв ветра накрыл плато такой вонью, что его едва не вырвало. Повернуться бы и уйти. И поискать другое место. Но нет же, нет! Он не ушел. Мало того, двинулся к кустам, ощетинившимся колючками. Поискал глазами палку. Нашел что-то подходящее. Сунул ее в центр колючих зарослей, пошевелил, раздвигая вялые ветки. По ходу думал: если это какая-то глупая птица, погибшая, как в силках, в этих колючках, он ее просто вытащит оттуда и сбросит вниз. И если кошка, поступит так же. Но вот если это пес! Крупный и зловонный… Тогда он уедет отсюда и никогда больше не вернется. Место испохаблено.
Вялые ветки, сломанные у самого корня, послушно расступились под ударами палки. И там… Там…
– Нет же, боже! Нет!
Он стоял как пригвожденный и не трогался с места. Взгляд его – взгляд художника – в мельчайших деталях выхватывал все, что видел. А мозг запоминал.
Белое голое женское тело. Такое белое, что казалось мраморным. Тело молодое, красивое. Череп лысый. А на лице…
Вот что летело в его сторону! Вот что прилипло к его губам! Ее волосы – белоснежные, как пух. Их состригли с ее головы и покромсали почти в пыль. И вывалили на мертвое лицо. И они теперь разлетались, как пыль одуванчиков, и…
Вспомнив, как это прилипло к его губам, он шагнул назад. Согнулся пополам, и его начало рвать прямо на собственные белоснежные кроссовки. Когда в желудке не осталось ничего, он рухнул на колени прямо в свою блевотину, застонал от физической боли в животе. Нашарил телефон в заднем кармане шорт, достал его и набрал номер 112.
У него ушло целых пять минут на то, чтобы объяснить бестолковому оператору, что произошло и как он это обнаружил. Пообещав ей дождаться полиции, он с трудом поднялся, вышел с плато и зашагал вниз по тропе. Чуть не забыл о велосипеде, уже прошел метра два мимо, вниз. Но потом вернулся.
Не помнил, как спускался. Внизу уселся прямо на тропу, обхватил руками колени, пристроил на них подбородок и закрыл глаза. И как только он их закрыл, тут же увидел его – выбеленное смертью до каменного блеска мертвое женское тело.
Глава 2
Гена стоял возле двери своей бывшей квартиры с пальцем, занесенным над дверным звонком, и медлил. Позвонить следовало давно. Он стоял уже минут пять. Но палец сделался непослушным, почти деревянным. Застыл в пяти сантиметрах от кнопки уродливо согнутым, и ни с места.
– Твою мать… – прошептал он, скрипнув зубами.
И позвонил.
Она не открывала бесконечно долго. Много дольше, чем он решался в дверь позвонить. Он не уходил. Знал, что она дома.
– О, какие люди, – проговорила его бывшая жена совершенно без выражения. – Че надо?
– Поговорить, – он занес ногу над порогом.
– Все разговоры закончились на пороге загса, Сидоров. – Ее босая ступня ударила его по щиколотке. – Тебе в моем доме делать нечего. Нас с тобой больше нет. И разговоров о нас с тобой больше нет. Тебе что, плохо в новых отношениях, Гена?
Он закатил глаза, судорожно сглотнул и крепко стиснул зубы. Чтобы не наорать на нее, не наговорить лишнего.
Их больше не было, да! И он об этом совсем не печалился, скорее наоборот. Он был рад, что они расстались. Потому что их брак превратился в пытку. Они устали даже ненавидеть друг друга. И в новых отношениях ему было хорошо, комфортно, счастливо. Он обожал свою девушку. Скучал по ней, если не видел больше восьми часов. И восхищался тем, как она готовит.
Но разве скажешь об этом Анне? Она тогда его не то что для разговора не пустит, она его из окна выбросит. Из подъездного окна тринадцатого этажа. Его не будет, а она сядет. А ей в тюрьму нельзя. И ему пожить хочется. У него счастливая жизнь еще только начинается.
– Чего молчишь? – бывшая жена уставилась на него исподлобья. – Не устраивает, как я выгляжу?
И вот тут он решился на нее посмотреть. На нее – на всю. И не то чтобы ужаснулся, но поводов для сожалеющих вздохов было предостаточно.
На Анне были какие-то нелепые многослойные одежды. Сверху толстый банный халат, под ним – пижама. Широкие штанины волочились по полу. Под пижамной курткой – футболка с высоким горлом.