Не смущаясь этим, Пиевцевич заявила, что 9 000 рублей из этих денег она получила от человека, от которого имела дочь и который в 1881 году умер, 1 400 рублей ей подарило другое лицо, умершее еще ранее, а остальную сумму она заработала акушерской практикой.
При дальнейшем допросе подсудимая упорно утверждала, что она поступила с Воропинскими так, как ей повелевал долг христианки.
— После Ранушевича я приняла их к себе, и мы жили в небольшой комнате, спали как попало, на корзинках и ящиках, — говорила она. — Дети Воропинской ходили в рваной, грязной одежде, они были в лишаях и, очевидно, поражены были экземою; не только другие, но и я нередко без брезгливости не могла за ними ухаживать, но я все-таки ухаживала… я была бескорыстной рабой Воропинской.
В общем, однако, она заметно путалась и давала сбивчивые объяснения.
Когда зашел вопрос о ее бедности и затем быстром обогащении, Пиевцевич стала решительно утверждать, что у нее и раньше были свои деньги, но только она о них никому не говорила.
— Сколько же у вас было денег? — спросили ее на суде.
— Десять тысяч рублей.
— Да ведь вы, кажется, до знакомства с Воропинской испытывали крайнюю нужду… Откуда же были у вас деньги?
— Но я говорила, что девять тысяч рублей мне подарил один человек, с которым я прижила дочь…
— Значит, девушка, которая жила при вас в качестве воспитанницы, — ваша дочь?
— Племянница, только очень дальняя, — смущенно ответила Пиевцевич.
— Объясните точнее.
От объяснений, однако, подсудимая отказалась.
Вызванные в суд нотариусы Држевецкий и Каченовский могли засвидетельствовать только одно — что в деловых операциях Воропинской подсудимая обыкновенно играла первенствующую, руководящую роль.
Особенный интерес представляло показание присяжного поверенного В. И. Добровольского, как человека, хорошо знавшего деловые отношения между Воропинской и Пиевцевич.
В разговорах с этим свидетелем Пиевцевич высказывала, что деньги Воропинской она положила в банк на свое имя потому, что помещать их на имя Воропинской ей казалось небезопасным, ввиду могущих последовать взысканий с Воропинской в пользу кредиторов. Тем не менее свидетелю это заявление показалось странным, так как он знал, что Воропинской грозило взыскание по одному лишь иску некоего Захарова в 2 1 / 2 тысячи рублей, да и то по иску крайне спорному, который Захаров и проиграл затем в окружном суде.
Раньше присяжный поверенный Добровольский имел доверенность от Пиевцевич на ведение ее искового дела с Пашкевичем, дом которого она уговорила купить Воропинскую. После, однако, убедившись, что акушерка присвоила себе деньги Воропинской, он поспешил отказаться от этой доверенности.
С своей стороны, Брянцев, опекун над умалишенным мужем Воропинской, утверждал, что за все время совместной жизни Пиевцевич с Воропинской первая была полной хозяйкой в денежных делах.
Наконец, одна из свидетельниц, познакомившаяся уже давно с подсудимой, настаивала, что Пиевцевич до сближения с Воропинской имела очень ничтожную акушерскую практику, — собственных же средств у нее не было, и потому она с своею дочерью жила в большой нужде.
— У Пиевцевич иной раз не на что было пообедать, — уверяла свидетельница, — но с тысяча восемьсот девяносто шестого года, с тех пор, как у нее поселилась Воропинская, средства сразу появились. Она уже совершенно отказалась от практики и так подчинила себе Воропинскую, что та без ее разрешения не имела права производить ни малейшего расхода.
Судебное следствие по этому делу продолжалось два дня, после чего слово было предоставлено представителю обвинительной власти.
Находя преступление Элеоноры Пиевцевич вполне доказанным фактом, товарищ прокурора Вогак поддерживал против нее обвинение.
В свою очередь, присяжный поверенный М. М. Жван, выступавший со стороны подсудимой, произнес в ее защиту горячую, прочувствованную речь, которой предостерегал присяжных заседателей от осуждения невинного человека.
Особенной убедительностью и полнотой отличалась речь гражданского истца, присяжного поверенного М. Г. Казаринова, предъявившего со стороны потерпевшей иск в 18 000 рублей.
— Весной тысяча восемьсот девяносто шестого года, — начал он, — подружились две дамы: госпожа Воропинская и госпожа Пиевцевич. Они были как бы созданы одна для другой. У одной были средства и никаких финансовых способностей, у другой, наоборот, громадная практическая сметка и никаких средств. Госпожа Воропинская, вообще, обладает способностью выискивать себе друзей и советников. Еще несколько лет тому назад она сблизилась с неким Ранушевичем. Господин этот тоже обладал громадными финансовыми способностями: за короткое время управления делами Воропинских он извлек из их имущества около восьмидесяти тысяч рублей чистого дохода для своего кармана. Прокуратура уже третий год изучает его финансовую систему и подводит его бухгалтерские статьи под статьи Уложения о наказаниях. Он, вероятно, и до сих пор заведовал бы делами Воропинской, если бы не зашел слишком далеко. Он пожелал засадить Воропинскую в сумасшедший дом и стал настаивать, чтобы она ехала с ним для этой цели в Ревель. Это путешествие Воропинской вовсе не улыбалось, и она стала изыскивать способы спастись от Ранушевича. Но как спастись? Обратиться к полиции, к прокурору, к адвокату — все это были такие хитрые соображения, что в голову Воропинской прийти не могли. Ее голова вырабатывала один проект — бежать, и в достоинствах этого проекта ее окончательно убедила ее новая подруга, госпожа Пиевцевич.