— Где же дочь твоя? — спросила квартирная хозяйка.
— Отдала ее девушке, она обещала поместить ребенка в воспитательный дом от своего имени, — сбивчиво ответила Егорова.
Через несколько дней, однако, она открыла страшную тайну своей знакомой, крестьянке Смирновой.
— Поклянись, что ты ничего не скажешь, — настойчиво потребовала Егорова.
Смирнова перекрестилась и, к своему ужасу, узнала, что несчастный ребенок умер не своей смертью.
Преступная мать была арестована, но не признала себя виновной в детоубийстве и упорно настаивала на том, что ребенок был отдан ею неизвестной девушке.
Первый раз Егорова предстала перед присяжными заседателями в 1901 году, и, на основании их вердикта, санкт-петербургский окружной суд приговорил тогда ее к каторжным работам на пятнадцать лет. Правительствующий Сенат, однако, отменил этот приговор, и дело снова перешло в окружной суд.
Вторично оно слушалось осенью 1902 года. На этот раз на судебном следствии выяснились совершенно новые обстоятельства, предшествовавшие преступлению.
Горько рыдая перед судьями, Егорова объяснила, что ребенка заставил убить ее любовник.
Жестоко обращаясь с ней, он беспрестанно твердил:
— Ты мне не нужна с девчонкой, проваливай с ней куда хочешь!
— Еще не оправившись от родов, больная, я не знала, что делать, — говорила подсудимая на суде. — Понесла я ребенка в воспитательный дом, а там говорят: «Ребенка от замужней женщины не можем взять». Я — к сожителю, а он все твердит: «Куда хочешь девай его, мне все равно». Хотела поступить кормилицей в Надеждинский приют, чтобы взять туда и своего ребеночка, тоже не приняли. Молоко, говорят, нехорошее. Прошлялась я тогда задаром целый день и опять пришла к полюбовнику.
— Ты с ребенком вернулась? — спрашивает он сердито.
— Да, — говорю.
Обозлился он.
— Пойдем со мной, — сказал, — я покажу тебе, куда его спровадить.
Пришли мы в поле, за селом.
Там небольшая лужа была.
— Топи! — говорит.
Взяла я ребеночка и лицом вниз опустила в лужу. Замер, сердечный…
После повел полюбовник к отхожему месту и сам открыл люк.
— Бросай, — говорит.
А у меня-то руки не поднимаются.
— Что ж, — говорит, — ждешь?! Хочешь, чтобы я тебе по морде надавал?
— Ох, швырнула я!.. Простите, ради Бога! — с плачем вскрикнула Егорова и упала на колени перед судьями.
— Встаньте и успокойтесь, — принужден был сказать председательствующий.
Из дальнейшего рассказа подсудимой выяснился целый деревенский роман.
Она была знакома с Ларионовым еще до своего замужества. Ловкий ловелас, он обольстил ее и заставил вступить с ним в любовную связь, но жениться не хотел.
Родители девушки, против воли, поспешили выдать ее замуж за однодеревенца Егорова, но мужа ее скоро взяли в солдаты, а прежний любовник снова стал преследовать ее.
— Поедем в Питер, — начал сманивать он. — Тебе все равно не жить без меня, а если супротив будешь, то убью.
В Петербурге Егорова служила кухаркой и, получая ничтожное жалованье — 4 рубля в месяц, всецело подчинилась влиянию своего любовника, обиравшего ее. Затем возвратился со службы и ее муж, и уже от него она родила в тюрьме другого ребенка.
В числе свидетелей на суде фигурировал также и сам Ларионов — молодой, коренастый субъект, с грубым, жестким лицом. Показания свои он давал крайне сбивчиво и, не отрицая связи с обвиняемой, в то же время решительно отказывался от соучастия в ее преступлении.
Подсудимая — молодая женщина, 28-ми лет.
— Отчего ж вы раньше, при первом разборе дела, говорили иначе? — спросил Егорову председательствующий.
— Я боялась Ларионова, он мне грозил, — призналась она.
Защитником с ее стороны выступал присяжный поверенный Плансон, который произнес страстную, глубоко прочувствованную речь, взывавшую о милосердии.
После непродолжительного совещания присяжные заседатели признали Егорову виновной в убийстве незаконнорожденного ребенка, но без заранее обдуманного намерения, и заслуживающей снисхождения.