По мнению контролера Соловьева, обнаруженная растрата производилась, может быть, систематически с самого возникновения этих дорог или со времени перехода их в казенное управление, но, во всяком случае, не один год. Только прежде концы благополучно прятались в воду, — в последнее же время возникла своего рода фальшь: не успели хорошо спеться, как в прежние годы, и злоупотребления всплыли на свет Божий.
— Как же раньше это оставалось неизвестным контролю? — спрашивают свидетеля.
— От нас скрывали, — ответил он и высказал предположение, что все справки, которые обыкновенно давались ревизующим, были заведомо подложные.
В общем, получается странное впечатление от таких свидетельских показаний.
Злоупотребления по операции наложенных платежей, по словам господина Соловьева, совершенно разнятся от злоупотреблений по главной кассе, и в них Минаев не мог участвовать. Номера на извещениях о наложенном платеже с преступной целью или совсем вытравлялись, или как бы нечаянно заливались чернилами. Артельщики на этой операции беспрестанно менялись, и удержался долее всех один только Вдовин.
Присяжный поверенный Аронсон, защищавший главного бухгалтера, обратился к свидетелю-контролеру с вопросом:
— Вы упомянули о том, что, очевидно, спевались для сокрытия злоупотреблений… Но замечали ли вы сами какие-либо неправильности или подлоги?
— Нет.
— Если не замечали, то отсюда и вывода нельзя делать, что спевались, — говорил защитник.
— Цветков, между прочим, получил по ордерам у кассира до двадцати трех тысяч рублей.
— А обнаружила ли ревизия, что эти ордера проводились по книгам, как оправдательные документы? — осведомился защитник.
— Нет.
— Значит, ордера оставались только в руках самого Минаева как доказательство, что он дал Цветкову деньги?
— Да.
— В таком случае, не брал ли Минаев ордера у Цветкова, как расписки, писанные его кровью, и как доказательство против самого бухгалтера в том, что он — сообщник кассира? — вставил присяжный поверенный Аронсон, стараясь наметить путь для защиты.
Порядки в управлении Балтийской и Псково-Рижской железных дорог были странные. Еще в начале 90-х годов контроль замечал, что из управления несвоевременно представляются квитанции казначейства на вносимые в казну деньги. Станционная выручка задерживалась в главной кассе нередко до 5 дней после отчетного числа, и так как это происходило систематически, то контроль завел переписку с управлением. Переписка, однако, оказалась совершенно бесплодной. В феврале 1895 года контроль доложил, наконец, обо всем государственному контролеру и просил его сообщить об этом министру путей сообщения.
В своем письменном показании покойный инженер Глазенап, управлявший Балтийской и Псково-Рижской дорогами, объяснил, что он никаких словесных распоряжений о выдаче главному бухгалтеру денег из кассы не делал и что последний не получал особого вознаграждения за вечерние занятия.
— А мог начальник дорог приказать бухгалтеру написать ордер на выдачу кому-нибудь денег? — спросил присяжный поверенный Турчанинов контролера Соловьева.
— Мог.
— Имел ли право главный бухгалтер получать вознаграждение за вечерние занятия? — в свою очередь задал вопрос присяжный поверенный Аронсон.
— Имел право.
— В таком случае, как же начальник дорог утверждает, что Цветкову не выдавалось вознаграждение за эти занятия? Значит, это неправда? — допытывался защитник.
— Вознаграждение обыкновенно выдается из остатков свободных сумм, — последовал неопределенный ответ.
Особенно характерным являлось показание другого свидетеля — артельщика Семенова.
— Служил я в управлении, — рассказывал он, — под начальством Минаева. Он у нас старшим артельщиком считался… Сначала была тишь да гладь да Божья благодать, а затем пошли разные толки… Будто бы Минаев пользуется деньгами из кассы на свои надобности и тому подобное… Пошел я однажды в портерную бутылочку пивца выпить. А время-то было четыре часа дня — занятия в управлении кончились. Приходят другие служащие и стали разговаривать. Я слушаю: «Кириллова-то опять приняли», — удивляется кто-то. «Как не принять, — говорят, — ведь у него с Цветковым восемнадцати тысяч не хватает, вместе мошенничали…» Прослушал я это и сообщил старосте.