— Не знаю…
— Ну, пять рублей? Сто? Тысячу?
— О, гораздо больше! Свыше двадцати тысяч…
Когда Яковлев опустился на скамью, нервно встал главный бухгалтер Цветков. Он, видимо, был взволнован.
— Господин председатель, я, в свою очередь, желаю сделать заявление, — проговорил он.
— И вы тоже? Какое?
— В растрате я признаю себя виновным… Могу дать подробное объяснение.
— Значит, также сознаетесь?
— Да, я сознаюсь в растрате, — начал говорить Цветков, — если только это будет сочтено вами, господа судьи, за растрату… Тридцать тысяч рублей я действительно получил из кассы, не отказываюсь, но получил их не для себя, а для своего начальника, инженера Глазенапа… Я не нуждался в деньгах, получая около пятисот рублей в месяц… Этого для меня было вполне достаточно. Теперь я стал нищим и оставил свою семью нищей.
По словам подсудимого, покойный инженер Глазенап увлекался биржевой игрой и был известен за рьяного игрока. Получаемых им 13–14 тысяч рублей жалованья было недостаточно. Он забирал вперед свое жалованье, квартирные деньги. Были дни, когда он нуждался не только в тысячах, но даже в сотнях тысяч рублей.
— Он беспрестанно обращался ко мне, — говорил Цветков. — Покупал ли начальник карету, я немедленно призывался, чтобы дать ему деньги; приобреталась ли пролетка — меня снова призывали для той же цели.
Не пощадил Цветков и Козухину биржевую артель, к которой принадлежал кассир Минаев. По словам Цветкова, далеко не все члены этой артели отличаются честностью. Не было такого года, чтобы кто-нибудь из артели не растратил чужих денег. Столь же предубежденно относился Цветков и к самому Минаеву, а также к старшему счетоводу.
— Я очень доверчив и верил Кириллову, но, может быть, между ним и Минаевым существовала сделка…
— Следовательно, вы признаете, что не сами растратили тридцать тысяч рублей, а отдали их инженеру Глазенапу? — спросил председательствующий Цветкова.
— Безусловно.
— Может быть, и вы желаете подробно рассказать о произведенной вами растрате? — обратился председательствующий к другому подсудимому, счетоводу Яковлеву.
— Я уже говорил… Извещения о наложенных платежах поступали ко мне, я их удерживал и потом взыскивал снова деньги. Кованько казался мне бедным человеком, и я поручил ему получать наложенные платежи… Но он не знал о мошенничестве.
— Вы ему давали что-нибудь из денег?
— Ничего.
Слово было предоставлено представителю обвинительной власти.
Поддерживая обвинение против всех шести подсудимых, товарищ прокурора Зарудный не верил рассказу Цветкова про покойного начальника дорог. Цветков в настоящем деле, по мнению обвинителя, несомненно, является главным действующим лицом, счетовод Кириллов — его правой рукой, а кассир Минаев — центральной фигурой, около которой все вертелось.
Напомнив слова Цветкова: «Я подписываю свой смертный приговор» и «Не я один брал», товарищ прокурора остановился на признании Цветковым как своей вины, так и соучастников. Объяснения Цветкова клонятся к тому, что все хищения произведены не им, а другими подсудимыми, но и другие подсудимые также не остаются в долгу. Яковлев, например, сперва заявил, что извещения о наложенных платежах похищал из его стола Цветков, хотя потом он несколько и смягчил это выражение. Что же касается указаний на инженера Глазенапа, то обвинитель видит здесь голословность. Если Глазенап и пользовался суммами операционного аванса, то ведь в результате он все пополнил. Наоборот, товарищ прокурора видит в Цветкове главное действующее лицо. Попытка Цветкова свалить всю вину на Глазенапа недостойна и никого не может убедить в невиновности Цветкова. Трудно поверить тому, чтобы последний похитил 30 000 рублей исключительно только для Глазенапа. Яковлев сознался в своей вине, и сознался не так, как Цветков, а целиком, без оговорок. Правда, он выгораживает Кованько и Вдовина, но это вряд ли верно.
Виноват, в свою очередь, и Кириллов — этот пособник Цветкова, так как давал заведомо неправильные сведения ревизорам.
Кассир Минаев также не мог не знать, что Цветков неправильно требует деньги, потому что не представил ни одного оправдательного документа. Что касается Кованько и Вдовина, этих «маленьких людей», то хотя товарищу прокурора и жалко их, но, по его мнению, они все-таки виновны. Кованько, превратившийся из блестящего офицера в собирателя объявлений и затем статиста театра Неметти, 128 раз подписал уже оплаченные извещения по наложенным платежам, причем подписывал иногда свое имя неправильно, очевидно, с умыслом, употребляя букву «С» вместо «И». Объяснить все это нетрезвым состоянием его, во всяком случае, нельзя. Наконец, последний подсудимый — Вдовин уличает себя своими же записями в книгах.