Основываясь на этих данных, повлекших за собой расхищение более 146 000 рублей опекунских денег, губернское правление нашло, что ответственность за все это должна всецело падать на бывшего санкт-петербургского уездного предводителя дворянства генерал-майора Г. Н. Елисеева как председателя дворянской опеки, на временно исправлявшего его должность князя А. Д. Львова и на членов опеки графа Кронгельма, Леве и Бодиско. Ввиду этого все они были привлечены к уголовной ответственности.
На предварительном следствии обнаружилось невозможно халатное ведение дел дворянской опеки. Бухгалтерские и другие книги составлялись неисправно, в реестрах попадались недомолвки и пробелы, а алфавитный указатель, никем не скрепленный и совершенно растрепанный, не заключал в себе перечня всех опек. Мало того, в бухгалтерских книгах встречались такие пропуски, благодаря которым решительно нельзя было определить с точностью ни имущества, ни денежных сумм дворянской опеки.
Опекунская касса находилась в самой казначейской комнате и отпиралась обыкновенно или казначеем, или же его помощником, смотря по тому, кто раньше приходил на службу. Сколько хранилось в ней денежных сумм — этого никогда нельзя было точно установить, так как кладовых записок ни у графа, ни у казначея не было, а делопроизводство велось крайне беспорядочно. Обыкновенно Теофил Пржиленцкий делал в опеке все, что хотел, и в денежных делах ее являлся полным хозяином.
Документы опекаемых лиц, их векселя и расписки, хранившиеся в шкафу, были найдены в страшном беспорядке.
Кладовой опеки казначей также бесконтрольно распоряжался и только один имел в нее доступ.
В то время как Пржиленцкий являлся фактическим хозяином дворянской опеки, деятельность ее членов носила чисто формальный характер и сводилась, главным образом, к приему посетителей. Контроля над служащими решительно никакого не было, и все делопроизводство шло по исстари заведенному, рутинному порядку. Только раз в месяц члены присутствия крайне поверхностно ревизовали кассу. О внезапной же ревизии никогда не было и помину.
Как князь Львов, так и члены опеки решительно отказались признать себя виновными в небрежности и упущениях по службе.
По словам князя, он вступил в отправление обязанностей председателя санкт-петербургской дворянской опеки лишь временно, по случаю отпуска генерал-майора Елисеева, и поэтому не считал себя вправе изменять установившегося в опеке делопроизводства, тем более что и сам Елисеев просил его не делать никаких нововведений. Убедившись после в несовершенстве делопроизводства и других недостатках опеки, он неоднократно указывал на, это ее членам, и даже счел необходимым доложить об этом санкт-петербургскому губернатору графу С. А. Толю.
В свою очередь граф Кронгельм объяснил, что он во всем следовал установившемуся в опеке порядку и считал прочность железной кассы и надзор за ней дежурившего чиновника и сторожа вполне обеспечивающими целость опекунских сумм. За казначеем же он следил по мере возможности и часто делал ему напоминания о чрезмерном накоплении в кассе капиталов.
Третий подсудимый, Ф. А. Леве, ссылался на то, что, заведуя секретарским столом опеки, не считал себя вправе вмешиваться в сферу деятельности других членов.
Наконец, А. К. Бодиско утверждал, что он обращал все свое внимание только на вверенную ему часть делопроизводства и в кругу своей деятельности не допускал никаких промедлений. Следить же за казначеем или графом Кронгельмом он не был обязан, да и не имел право на это.
Что же касается бывшего председателя опеки, генерал-майора Г. Н. Елисеева, умершего до суда, то на предварительном следствии он показал, что, уезжая 10 мая 1897 года в отпуск, он сдал князю Львову опекунскую кассу в полной сохранности.