– Я бы хотела пригласить вашу дочь на чай после школы, – настойчиво продолжала миссис Гаджет.
– Ах, chérie. Селена пришла бы с удовольствием, но она в Санкт-Морице. Не думаю, что она сможет принять приглашение, – с сожалением сообщила Сильвия.
– Я говорю о вашей младшей дочери, Амброзии.
– Ах, Мин. Вы хотите пригласить Мин. Да, конечно, само собой. Завтра?
– Я заберу ее из школы й приведу к нам к чаю, – сказала миссис Гаджет. – Когда вы зайдете за ней?
– Э-э… Мне нужно спросить у миссис Бренды, и тогда вы можете позвонить мне и…
– Прекрасно. Мы с нетерпением ждем вашу дочь у себя.
– Вы так добры, – сказала Сильвия. – Я уверена, что Мин будет просто счастлива.
Неизвестно, были ли последние слова сказаны Сильвией в момент затмения рассудка или, напротив, в результате внезапной вспышки предвидения. Но так или иначе. Мин была очень счастлива познакомиться с семьей Гаджетов. Вскормленная в славном и великолепном Чиверли, она появилась в их опрятном и абсолютно современном доме, которым они так гордились, и словно мечта Мин стала реальностью. В тот день она впервые ушла из школы в одно время со всеми, поела рыбных палочек с чаем, а миссис Гаджет заплела ее непослушные волосы и устроила на диване смотреть «Блю Питера».[14] Ни Амброз, ни Сильвия, ни миссис Бренда не явились за ней. чтобы забрать домой, так что девочка осталась ночевать у Гаджетов, и, когда мама Уилла надела ей на подушку наволочку с Винни-Пухом, на глазах Мин появились слезы. Она заявила, что это самая замечательная вещь, которую она когда-либо видела.
С того дня все и началось. Каждый день Мин приходила из школы вместе с Уиллом и сидела у них на кухне, а его мама учила ее натирать сыр, позволяла помогать в приготовлении бисквита или учила ее вязать. Де Бофоры были только рады тому, что нашлось бесплатное развлечение для их ребенка, которым им самим, очевидно, просто некогда было заниматься. Поэтому они в некотором роде позволяли Мин практически жить в famille Гаджет, где mère и père[15] так любили ее, поскольку у них не было своей собственной дочери.
Разумеется, это было не слишком красиво со стороны де Бофоров, но все же их пренебрежительное отношение к Мин нельзя объяснить бессердечностью или недостатком любви. Просто к тому времени, когда Мин появилась на свет – и откуда бы ни появилась, – они были уже пожилыми и слишком уставшими от жизни людьми, они разорились и к тому же чересчур много пили, стали рассеянными и неорганизованными; очевидно, будучи слишком эгоистичными, они оказались практически не в состоянии заботиться еще об одном ребенке. В конце концов, они вырастили четверых великолепных отпрысков, и теперь от них трудно было требовать новых жертв. Чиверли разрушалось у них на глазах, долги росли, и у них в прямом смысле не хватало средств на воспитание Мин.
Если Мин была рада стать частью семьи Гаджетов, то Уильям, наоборот, был очарован Чиверли, этим огромным каменным домом посреди живописного парка с его вечно странствующими обитателями, которые, едва прибыв из каких-либо чудесных мест, уже собирались отправиться в другие, еще более замечательные. Было что-то ужасно привлекательное в царившем там беспорядке, где можно делать что хочется, не опасаясь, что мать в переднике заставит собрать разбросанные на полу носки. Как хаос в имении де Бофоров нравился Уиллу, так Мин полюбила дом Гаджетов за царивший в нем порядок.
Каковы бы ни были обстоятельства рождения Мин, одно вскоре прояснилось. Когда ей исполнилось одиннадцать лет, кто-то умер, оставив ей в наследство приличную сумму денег. Хотя она страстно желала учиться в местной средней школе в компании Уилла, ее отправили в очень дорогой закрытый пансион в окрестностях Парижа. Пока она была там, Амброз умер от сердечного приступа; злые языки утверждали, что приступ случился с ним после того, как он нашел в кустах парка некий ужасно грязный предмет женского белья. Все де Бофоры (конечно, за исключением Мин) собрались на семейный совет и постановили, что теперь единственно правильным решением будет продать Чиверли. к тому времени уже порядком одряхлевший и зловонный старый дом, где в каждой комнате скопилось по куче пустых бутылок. Сильвия так пристрастилась к алкоголю, что всюду ходила нетвердой походкой с привязанной на шее детской бутылочкой, полной джина, чтобы постоянно иметь спиртное под рукой. В результате она попала в специализированную клинику, где и осталась до конца жизни, впрочем не слишком долгой. Ей и там все время казалось, что она в гостях на пьяной вечеринке. Мин, забота о которой была возложена на парижских де Бофоров, так больше и не повидалась с ней.