— Думаешь, Мэри захочет спать с тобой?
— Точно нет. Но пока она не собирается спать, и я должна быть рядом.
— Потому что ты — главный сидетель.
— Свидетель, Лукас. Я — главный свидетель. Не сидетель.
«Сидетелем» Элис точно не была.
С того момента, как они вышли из церкви, она всегда находилась по левую руку от Мэри. По правую у неё теперь всегда был Мэтт.
Счастливица.
Элис принимала букеты, выполняла просьбы, предугадывала желания. В том же туалете придерживала юбку Мэри, пока та делала свои дела. Поправляла макияж, когда невесте вдруг хотелось поплакать. Дула в лицо во все лёгкие, чтобы убрать следы слёз.
Но Мэтт всё равно их замечал. И это было безумно трогательно — наблюдать, как в одно мгновение из всемогущего хозяина вселенной Мэтт Крайтон превращается в перепуганного парня, который не знает, куда бежать и кого наказывать за то, что его девушка расстроена.
Элис даже пришлось один раз его отловить и попросить прекратить пытать Мэри гиперопёкой.
— Плакать на свадьбе — это нормально. Так всегда бывает. Ты не при чём.
— Тебе-то откуда знать? — гаркнул счастливый жених, и Элис мгновенно осеклась.
В общем-то, он прав. Откуда ей знать?
В следующую секунду она была прижата к широкой груди, обтянутой смокингом.
— Прости, Элли. Сам не ведаю, что говорю, — повинился Мэтт.
Она проглотила извинения так же быстро, как и объятия.
— Не переживай, пожалуйста. Мэри тебя любит. Может даже сильнее, чем заслуживаешь. И слёзы эти — от любви. Её просто очень много, и сейчас она находит выход именно так.
— У меня сердце кровью обливается от её красных глаз.
— Знаешь, это всяко лучше, чем на свадьбе моего дальнего кузена Олли. Его невеста из-за избытка чувств постоянно хихикала. Каждую минуту. Она и так была с придурью, но эти её смешки! Цирк уродцев. Хорошо, что они через год развелись.
Мэтт громко засмеялся. Кажется, впервые за вечер.
На них стали оборачиваться. Элис постаралась поймать взгляд каждого и улыбнуться. И каждый улыбался ей в ответ.
В отношении шафера жениха это не срабатывало. Который раз за вечер.
Он казался ей смутно знакомым, но где и когда она видела этого высокого рыжеватого мужчину, Элис вспомнить не могла. Что-то было на самом краю памяти, какой-то нюанс, за который она пыталась уцепиться, всякий раз безрезультатно.
Пристальное внимание того, кого ей представили как Николаса, беспокоило. Особенно отчётливо она чувствовала его, когда произносила свой обязательный тост.
— Говорят, любовь живёт три года. Вы давно преодолели эту преграду. И всё же, мне удивительно понимать, что для вас всё только начинается. Знаю, что на этот раз всё получится, и всё же я чувствую необходимость это сказать: Мэри, если что, диван в моей квартире полностью в твоём распоряжении. В твоём, Мэтт, тоже, но вдвоём вы там не поместитесь.
Последние слова вызвали смех, но лицо шафера оставалось совершенно серьёзным.
Элис решила не забивать себе голову необычным поведением этого Николаса, и всё же было удивительно, почему для главного свидетеля Мэтт выбрал этого странного мужчину. Лучше бы пригласил красавчика Тейлора или Криса — мужа этой чудной Тэмзин, которая стала не только подругой Мэри, но и её. По крайней мере, эти парни присутствовали на каждой репетиции, и всегда ответственно подходили к выполнению своих обязанностей. А этот…
Надин рассказывала, что Николас превратил последний генеральный прогон в фарс. Шутил, всех подкалывал, доводил Мэри до икоты от смеха своими комментариями и ими же — Мэтта до белого каления. Элис даже пожалела, что не пришла во вторник.
Но этот парень, довольно мило улыбавшийся им с Тэмзин и Надин во время венчания, почему-то взъелся на неё после.
Странно. Очень странно.
— Мэтт сказал, что завтра мы поедем кататься на лодке.
— Ну, если Мэтт сказал, значит, поедем.
— А Фрэнни не умеет плавать.
— В таком случае, ей лучше надеть спасательный жилет.
— А мне не надо его надевать. Я плаваю хорошо.
— Всем придётся его надеть. Таковы правила, дорогой.
— И Мэтту?
— И Мэтту.
— Мэтт сказал, что в церкви я был молодец.
— Ты и правда был молодец. Я очень тобой гордилась. Знаешь, когда я однажды подносила кольца, то у меня та-ак дрожали руки!
Карие глазёнки сына с насмешкой уставились на мать.
— Ещё бы! Ты же девчонка. Отец Питер говорил, что это дело для настоящих парней.
— И ты справился, мой дорогой.
— Ты гордишься мной?
— Каждую минуту своей жизни.
Последний вопрос Лукаса и последовавший на него ответ — так завершалась почти каждая беседа Элис с сыном. Она гордилась своим мальчиком с самого рождения и любила так сильно, что иногда ей казалось, что до появления в её жизни этого маленького чуда она и не жила вовсе. Наверное, так чувствуют все матери, но у своей она интересоваться боялась. Потому что опасалась если не на словах, то в глазах увидеть, что она-то как раз поводов для гордости даёт мало.