Ник весь вечер наблюдал за Элис и ловил каждый обращённый на неё взгляд. Возможно, и он так смотрел при первой встрече: сначала оценивающе, потом заинтересовано, ну а после — от неё и правда невозможно было оторвать глаз.
Она изменилась: уже не девушка, но молодая женщина, красивая той красотой, которую необходимо рассмотреть. Не пятна цвета как у Кинкейда, от которых рябит в глазах, а триптихи Босха, каждый фрагмент из которых надо изучать чуть ли не под лупой, но одного взгляда достаточно, чтобы понять, что перед тобой — шедевр. Мать любила живопись, во всех поездках таскала их с Лиамом по музеям, и Ник, хоть и сопротивлялся этому в детстве, сейчас понимал, что благодаря тем длинным часам, проведённым в тускло освещённых картинных галереях, многому научился. И главное — видеть прекрасное там, где другие пройдут мимо. Потому он и заметил Элис в тот вечер пять лет назад.
А сейчас её заметили все, и это ему не понравилось. И взъелся он на неё именно за это, а лгать себе самое паршивое дело.
Внешне её итальянский темперамент был не слишком заметен, но он помнил, что скрывается за этой сдержанностью. Не наносной, нет — вполне сознательной, а от того не менее притягательной. Женщина-загадка, но в то же время вполне себе живая. Ник был вынужден признать, что его задела холодность Элис, но играть в отставленного любовника он не собирался. Куда интереснее завоевать её снова. Именно эту Элис — сегодняшнюю.
Как шафер жениха он был представлен почти всем гостям. В том числе, невысокому коренастому итальянцу с густой седой шевелюрой — отцу Элис. Они виделись на последней репетиции, но руки пожали только сегодня. Пожилой мужчина выглядел крайне довольным собой и гордым, будто сегодня действительно выдавал замуж дочь.
Странная семейка.
Такую же гордость за Мэри демонстрировал рыжеватый ирландец по имени Ронан. Он прилип к Нику как банный лист, сразу определив в нём земляка.
На троих с отцом Элис они выпили несколько стопок виски. Ник развлекал стариков историями из последней поездки на родину предков, где умудрился загреметь в больницу с подозрением на аппендицит.
Виски, кстати, к праздничному столу поставлял Шон — владелец паба «У Пиппина», и, памятуя утреннее похмелье, Ник порции половинил. И всё равно, голову пришлось проветривать.
Потом он пил с Теем и парнем, который вроде как был старшим братом Элис. Ник не запомнил. Позже к ним присоединился Крис и Уилл Джордан — Мэтт как-то знакомил их в Сан-Франциско. Тоже, кстати, женится скоро. Сговорились все, что ли?
Они засели в баре на первом этаже главного здания, будто весь вечер только и ждали, чтобы отделаться от свадебной суеты и спокойно выпить. В какой-то момент он понял, что повторение сегодняшнего утра не за горами, и решил проветриться.
Допроветрился.
На самом деле, Ник почти протрезвел. Мэтта, вот, поддел беззлобно, что редкость. Может, конечно, присутствие Мэри сказалось, но дёргать друга не хотелось. И эта фраза: «я ей всё рассказала». Интересно, что это — «всё», что лучшая подруга ещё не знает? И он не знает, хотя Мэтт называет его лучшим другом. Или не настолько он лучший, раз ему «всё» не рассказывают.
Нет, не протрезвел он — хрень какая-то в голову лезет.
Достав пачку сигарет, Ник тяжело опустился на верхнюю ступеньку крыльца дома Элис, прикурил и медленно затянулся. Пять минут погоды не сделают. Туман в голове вряд ли прочистится, но, похоже, мучиться ему завтра от ещё большего похмелья.
Мысль возникла неожиданно, и как бы ему ни хотелось, Ник всё никак не мог от неё отделаться: если Элис сейчас выйдет и прогонит его — знакомство он возобновлять не будет. Не знакомы — ну и хрен с ней. А вот если не выйдет, то можно попробовать. Ник даже время специально засёк — досидит до полуночи. Как раз на пару затяжек.
Дверь за его спиной открылась, когда он докуривал третью сигарету.
Ник поморщился. Жаль. С другой стороны, оно и к лучшему. Странный день сегодня.
Элис — это же Элис, больше некому, правда? — встала за его спиной и… и ничего не делала. Не говорила, не ругалась, не кричала. Кажется, и не дышала вовсе. А вот он даже сквозь табачные пары почувствовал её запах. Или это фантом, мозг сам подсовывает ему ассоциации?
Вытравливая его, Ник сделал последнюю затяжку.
— Не волнуйся, я уже ухожу. — Голос скрипел, как ржавая дверная петля. Пришлось даже откашляться.