– Вставай! – истерично провизжал Савелий, обращаясь к спортсмену. Он знал, что повышение уровня децибел при речевом контакте дополнительно стимулируют нервную систему оппонента, поэтому постарался сделать голос как можно более громким и высоким. Результат показался ему превосходным. В самом деле, Гермес тут же открыл глаза и с недоумением посмотрел на него.
– Кажется, что я наконец смог уснуть. Мне снилась жена, – мечтательно сказал Гермес. – Тот день, когда мы с ней только познакомились. Она продавала молочные коктейли в небольшом передвижном ларьке возле стадиона, на котором я тренировался. Она мне так понравилась, что пришлось выпить три коктейля подряд, прежде чем я смог разговорить ее достаточно, для того чтобы она дала свой номер. А ведь я тогда сгонял вес перед очередными соревнованиями, – спортсмен глухо засмеялся. – Зачем ты меня потревожил? Впервые с тех пор, как я оказался здесь, мне было хорошо.
– Тебе нужно тренироваться! – надрывая связки пропищал Савелий. – Вставай и беги! Вставай и беги! – сисадмин отдавал короткие речевые приказы в надежде, что простота их конструкции выражения и очевидность посыла не даст повода для ложной интерпретации со стороны Гермеса, – Тебе понятно? Бегать! Как положено всем бегунам. Бегуны – бегают. Ты – бегун, значит ты должен бегать. Чем быстрее бег, тем лучше. Бегать по дорожкам, вокруг стадиона. Быстро, быстро!
Поразмыслив, Савелий добавил.
– Бег – это главный и основной способ передвижение бегуна в пространстве. Осуществляется в результате координированной деятельности скелетных мышц и конечностей.
Гермес все это время морщился от жуткого скрежещущего фальцета незнакомца, ниспосланного ему в наказание самим дьяволом.
– Поверь, я знаю, что такое бег и как это нужно делать, – раздраженно выпалил спортсмен, поднимая свое раскаченное тело на ноги. – Кто ты вообще такой? Чего пристал ко мне? Не хочу я бегать, я свое отбегал. Наконец, у меня пропало это маниакальное желание нестись вперед неизвестно зачем. Раз уж мне суждено провести вечность на этом чертовом стадионе, я лучше буду мечтать о встрече с любимой женой, чем бессмысленно утруждать себя опостылевшим трудом.
– Никакой жены! Отмена жены! Отмена! Только бег! Только соревнования! – надрывался Савелий.
– Пошел ты к черту! Ты и все, кто за тобой стоят! – разозлился Гермес.
Савелий чувствовал, что ситуация выходит из-под контроля. Нахмуренное лицо и грозный взгляд Гермеса говорил о совершенно противоположном эффекте, которого хотел добиться сисадмин. Он попробовал сбавить тон и на этот раз заговорил низким полушёпотом.
– Слушай внимательно. Жены не будет. Ничего не будет. Будет бег. Победа в соревнованиях важнее всего.
В следующее мгновение сознание Савелия сотряслось и почти померкло от яркой вспышки болевых ощущений. Еще бы чуть-чуть и его бы вышибло из гиперреальности, словно от короткого замыкания. Но уже через мгновение адреналин был впрыснут в мозг, и ускользающее восприятие вернулось к сисадмину. Когда зрение вновь сфокусировалось, Савелий увидел мутный клочок неба, а затем его перекрыл большой, словно кувалда, кулак Гермеса. Вновь сознание перекрыло яркими всполохами болевых сигналов. А затем вновь и вновь.
– Что ты там сказал про мою жену?! Никогда не смей угрожать моей семье! Я вас не боюсь! – рычал Гермес, молотя дюжими руками по слабому телу системного администратора. Впрочем, последний уже его не слышал.
У всякого гражданина в метареальности был негласный список опытов, которые ему необходимо было испытать, для того чтобы считаться положительной единицей социума. Помимо прочего в этот список входил и опыт садомазохизма. Савелий испробовал многое – от классического сексуального садомазо с плетьми и латексными костюмами, до аутентичного монашеского самобичевания. Но никогда по-настоящему от этого он не получал удовольствия и делал это скорее из социальной необходимости. Боль казалась ему слишком приторным в своей навязчивости состоянием, неким китчем внутренних переживаний. Любая боль, как и любые сексуальные отношения в метареальности, по мнению старшего системного администратора – бычий кайф, не отличающийся ни изяществом, ни тонкостью ощущений. Боль и секс были дешевым народным опиумом, и никто из серьезных нонтреш инфлюенсеров не обременял свою репутацию ни тем, ни другим. Стараясь им подражать, Савелий так же сводил к минимуму и не афишировал эти аспекты жизни. Но сейчас Савелий ощутил боль совсем по-другому. Простенькие и унылые физические повреждения от кулачного избиения в этот раз по интенсивности перекрыли даже самые затейливые БДСМ-фетиши, которые он испытывал в метареальности, навроде членовредительства бензопилой или сжигания на костре. Наверное, дело было в том, что Савелий находился в пропитанной мучениями и психической депрессией гиперреальности спортсмена, где ощущения становились намного насыщеннее и приобретали яркие оттенки, словно выдержанный в дубовой бочке коньяк. Савелий чувствовал нечто потрясающее, столь красиво и сладостно он не страдал никогда. Время для него сильно замедлилось. Он с упоением чувствовал хруст носового хряща, то, как выбитые зубы вылетая ударяются о нёбо, как лопается кожа на скулах, и брызжет теплая кровь. Все это сопровождалось шумными фейерверками разлетающейся по телу боли. Опыта уникальнее Савелий не испытывал за всю свою жизнь. Ощущения были столь остры и явственны, и казалось, что все прочее, что было в его жизни до этого момента – лишь дешевая подделка, симулякр, не несущий в себе и десятой доли существенности оригинала. Болезненность была тяжела, едва переносима, но она была настоящей. Савелий как будто оказался на самом красивом и трагичном спектакле всех времен и народов, где глубина драматического сюжета и форма изобразительного искусства достигли своего пика настолько, что зритель оказался уже не в завороженном состоянии транса или исступлении агонии, а превратился в раскалённое добела игольное острие, на кончике которого трепыхается его безвольный рассудок. Затем все закончилось. Одновременно старший системный администратор почувствовал великое облегчение и невероятную печаль от того, что все прошло. Хотелось бы Савелию посмотреть на великого спортсмена, подарившему ему столь драгоценное счастье, но судя по всему глаза ему выбили. Дышать с каждым разом становилось всё тяжелее, видимо, трахея тоже была повреждена. Савелий понял, что сейчас умрёт, и тогда случится дисконнект. Из последних сил он поднял руки и почувствовал, что ухватился за Гермеса, который всё ещё сидел на нем сверху. Слабеющими руками он потянул спортсмена на себя, и тот на удивление не стал сопротивляться. Ощутив жар разгоряченного тела, Савелий понял, что Гермес совсем рядом. Напрягая голосовые связки, чувствуя, что в любую секунду произойдет разрыв соединения, Савелий прохрипел: «А теперь… ты будешь бежать… как положено».