Чем-то похожим могла обернутся жизнь каждого «ангела-хранителя», который не сможет уследить за благополучием своего подопечного.
Савелий приник к прозрачной капсуле, внутри которой лежало скрюченное и неприглядное тело Гермеса. До боли напрягая бестолковое человеческое зрение, он вглядывался в каждую пору на теле спортсмена, пытаясь найти отклонение или аномалию. Все, конечно же, было в порядке. Единственное, что заметил Савелий, но в чем не был уверен – уродливое лицо Гермеса, обычно бесстрастное, теперь имело слабые маркеры печали. В это было сложно поверить. Чуть сведенные к переносице лысые брови, слегка опущенные уголки тонких губ. И в целом лицевая мускулатура казалась немного напряженной. Веки на закрытых глазах чуть подрагивали, раз или два каждую минуту. Савелий еще раз открыл журнал мониторинга жизнеобеспечения. До сих пор он смотрел лишь на показатели нейромедиаторов, которые и отвечали за психологическое настроение подопечного, теперь же он перешел на вкладку психоэмоционального поля, которую считал бесполезным придатком программы. Все показатели находились в красных областях значений. Это казалось совершенно невероятным. Выходило, что Гермес, несмотря на оптимальный уровень гормонов, находился в глубоком психическом упадке, на грани нервного срыва. Разум его испытывал интенсивные муки совершенно неясного происхождения. Савелий знал примеры, когда некоторые спортсмены испытывали упадок воли после проигрыша на соревнованиях, но то были единичные случаи, и даже тогда показатели психополя падали на десятые доли. Обычно гормональная терапия жесткими уздечками удерживала эмоциональный настрой претендента в нужном курсе. Спортсмен не имел воли и стремлений иных, кроме тех, что для него были предписаны текущими пожеланиями народных масс. Это была основа основ. Это касалось всех – политиков, учителей и ученых. Желания у масс тоже не возникали сами по себе, а диктовались из громогласных мессенджеров инфлюенсеров. О чем желать, чем восхищаться и на кого ровняться люди метареальности всегда узнавали из общего информационного поля. Те немногие, кто желал жить натуральными ощущениями и формировать взгляды на жизнь из собственного опыта, считались отрицательными членами общества и в лучшем случае подвергались игнорированию. В худшем их аккаунты отменяли. Отмена аккаунта – это тотальный мут по всем фронтам, отсутствие права голоса и мнения. А без этого ты не существуешь вовсе, превращаешься в бесплотного призрака, молчаливо бродящего среди толп беспрестанно галдящих масс. Это еще одно отличительное качество мира людей. Чем больше ты высказываешься, чем больше тебе позволено говорить, тем полноценнее и значимее считается твоя жизнь. Во многом это определяло статус твоего профиля. Поэтому в метареальности все без умолку говорили и писали, говорили и писали – только лишь для того, чтобы оставаться на виду. Но говорить и писать нужно было не абы что, а придерживаясь линии, выбранной твоим кумиром-инфлюенсером. Таким образом, ты вступал как бы в клуб по интересам, а на деле в настоящую банду, где каждый ее член имел круговую поруку. К примеру, если на тебя наехала локальная веган-тусовка из ста миллионов душ и пытается добиться отмены твоего аккаунта из-за того, что ты подверг критике их новое крем-мыло на основе коровьего навоза и полевого хвоща, то тебе необходимо состоять в банде бьюти-инфлюенсера с двухсот миллионной аудиторией, чтобы ты мог сослаться на авторитетного селебрити, тем самым как бы снимая ответственность за свои слова. При таком раскладе ты защищен, и веганы, умывшись своим навозным мылом, вынуждены отступить восвояси. Если, конечно, они не имеют поддержки покруче, например, со стороны светлоликого Себастьяна, являющегося без малого богом в вопросах, касающихся всевозможных экскрементов. Слово его – закон. И кто угодно прикусывал язык, когда великий гурман вещал о говне, видах его и значении для общества.