– Рыбья кость… – сказала она.
– Что?
– Ребёнок у неё подавился рыбьей костью. В горле застряла. Такая большая и острая… Думала, не смогу извлечь… А он бы до больницы не дожил, бедняжка…
– Ты совсем изморилась. Где же твоя помощница? – осведомился Родион, как будто невзначай.
– А она как раз в больницу поехала.
– Заболела?..
– Нет. Просто лекарства у нас кончаются. Я и отправила её…
– И что же, она до больницы три дня едет? – спросил Родион и осёкся, поняв, что выдаёт себя этим вопросом.
Тётка не шевельнулась.
– Почему три дня? – уточнила.
– Нет… Это так… К слову… Я хотел сказать, что до больницы не три дня езды, должно быть, к вечеру обернётся твоя помощница.
– Может быть… – неопределённо отозвалась тётя Мари.
А может и не быть? До больницы и назад одним днём завсегда оборачивались. А что же с остальными днями? Почему вдруг исчезла? И даже предупредить не улучила возможности? Терялся Родион в догадках и подозрениях. Впору было занять наблюдательный пункт рядом с амбулаторией и ждать приезда Али. Но и этак тоже нельзя. Больно видное место, не затаишься…
Решил Родион последний день выждать, прежде чем к крайнему средству прибегнуть.
На другое утро он снова ждал Алю у омута. С надеждой вслушивался в каждый шорох, всматривался в белоствольную чащу – не мелькнёт ли родной силуэт? Но напрасно… До самого заката прождал Родион и, словно в бою подстреленный, побрёл домой, где предстояло снова делать вид, будто ничего не происходит.
– Ну, вот, на охоту пошёл, а ничего не принёс! – Варюшка насмешливо встретила. – Аль стрелять из ружья разучился? Только из пушки теперь можешь?
– Да-да, только из неё родимой… – ответил ей рассеянно, боясь, что теперь сестра увяжется за ним и не отстанет до самой ночи. По счастью, та вновь была занята Никитой, потакавшим её детским проказам, и Родион поднялся к Ляле.
Ляля была одна в своей комнате. По прикрытому тряпицей мольберту, едва уловимому запаху красок и небрежно брошенному в углу балахону, красками перепачканному, Родион догадался, что сестра посвятила этот день живописи. Должно быть, стояла у окна и работала. Или, правильнее сказать, творила? Сама Ляля всегда говорила – «работала». Творили по её мнению одни только гении, а ремесленники – работали.
– Посмотреть ещё нельзя? – Родион кивнул на мольберт.
– Если бы было можно, то и тряпицы бы не было, ты же знаешь, – отозвалась сестра.
– Но это пейзаж или портрет? Или, может быть, натюрморт?
– Увидишь, когда закончу. Ты что-то хотел или просто зашёл поболтать на сон грядущий? Вы с отцом сами не свои эти дни. Что между вами вышло? Это из-за матримониальных планов?
– Уже знаешь?
– И раньше знала. Слышала случайно разговор отца с матерью.
– И не предупредила?
– Прости…
– Ладно, теперь это неважно. Не пойму, как это он тебя ещё замуж не выдал!
– Считаешь меня старой девой?
– Молодой, – пошутил Родион.
– Отец слишком знает, что я унаследовала его характер, чтобы пытаться в чём-либо давить на меня. Я ведь, если что, и в монастырь уйти могу. Или ещё куда.
– Скажи, ты давно видела Серёжу? – перешёл Родион к главному.
– Недавно видела. Он приходил к матушке, когда приехал. А что?
– Я подумал, может, заглянуть к нему? Всё же мы росли вместе… Да и вообще… Я бы хотел повидать его.
– За чем же дело стало? Пойди. Повидай. Я слышала, к нему из Москвы приехала невеста. Дочь самого профессора Кромиади! Можешь себе представить? Кто бы мог подумать, что наш тихий Серёжечка найдёт себе такую жену! Признаться, не ожидала от него. И очень за него рада.
– Так, может, и ты составишь мне компанию? Помнится, ты называла его своим первым критиком?
– Почему бы и нет? – пожала плечами Ляля. – Завтра поутру и навестим. Если только застанем… – она чуть улыбнулась. – В самом деле, я бы хотела повидать моего первого критика. И на неё посмотреть любопытно. Серёжечка чудный человек, но я отчего-то никогда не могла себе представить женщину, которая бы стала его женой…
Серёжу они застали. Правда, не дома, а у старухи Лукерьи, у которой квартировала его наречённая и куда направила их его мачеха. Сама хозяйка не стала мешать молодёжи и, пригласив проходить в дом, так и не стронулась со своей лавки. Серёжа был явно рад гостям. Особенно Ляле, с которой его связывала детская дружба. И, как всегда, чересчур суетился от собственной застенчивости… Зато Лидия Аристарховна тотчас по-хозяйски стала накрывать на стол. Родиону сразу понравилась эта спокойная, исполненная внутреннего достоинства молодая женщина, каждое движение которой дышало размеренностью. Что-то общее было у неё с Лялей. Только Ляля хрупче была, трепетнее. И белокожа, белокура в отличие от смуглой южанки. И не было в ней ещё той хозяйственной основательности, которая присутствовала в Лидии. Да и ростом последняя была повыше. Для женщины, пожалуй, лучше бы и сбавить чуть. Не то с Серёжей они почти вровень.