Потом, скрипя зубами от отвращения, нагнулся к водительскому месту, повернул к себе тело, ухватившись за грудь кожаной куртки, принялся раздраженно дергать и в конце концов усадил прямо за руль. Голова свисала набок. Он повернул голову к голубому лунному лучу, осмотрел ухо. Целехонько. Никто его не отрывал.
Годвин начал задом выбираться из машины, сторонясь неподвижного тела, когда мертвец вдруг ожил и, издав нечеловеческий булькающий рев, выбросил растопыренные пальцы ему в лицо. Пятерня соскользнула, царапнула губу и вцепилась в овчинный воротник, затягивая его обратно в машину. Изо рта вырвался ужасный, булькающий кровью вой, Годвин взглянул прямо в окровавленное лицо, услышал собственный вопль ужаса, холодные пальцы нащупали его глотку, и Годвин наугад ударил в это лицо, шарахнулся назад, вытаскивая за собой чужую руку, потом голову с выпученными кровавыми глазами, нашарил свободной рукой ручку открытой дверцы и с жестокостью, рожденной страхом, захлопнул ее, и ее край врезался в горло убийцы под нижней челюстью, голова осталась снаружи, остальное, кроме рук, внутри, и руки выпустили его, и Годвин увидел, как высовывается из черного рта язык, как зубы в судороге удушья смыкаются на языке, увидел торчащие кисти рук и снова и снова всем телом бился о дверцу, и кровь уже ручьем текла из мертвого рта, и перекушенный язык повис на бледной нити, зажатой стиснутыми зубами, и тогда он наконец отпустил дверцу, и тело медленно вывалилось на окровавленный снег. Годвин задыхался, хватал ртом воздух, скрючился, опираясь руками о колени, пытаясь сдержать рвоту, потом ждал, пока все, что было у него внутри, выплеснется в снег, и когда дрожь прошла, он поднял винтовку и медленно пошел прочь, волоча ноги, загребая снег, туда, где ступени вели по обрыву над летным полем к дому.
На ходу он начал обдумывать случившееся. Он думал об этом всю дорогу до дома. Ему не понравилось то, что он надумал, но что-то щелкнуло у него в голове, и начала выстраиваться теория, и он, кажется, начал соображать, что происходит.
От этого случившееся не перестало быть кошмаром, более кошмарным, чем было убийство Панглосса в Германии, и кошмар еще не кончился, и он только начинал видеть все в целом, как понемногу складываются в картину причудливые кусочки головоломки.
Он гадал, действительно он начал что-то понимать — или сходить с ума.
Дом был темен и тих. После всего, что было, это казалось невероятным, но это было к лучшему. Сцилла спит. Он один. Он согрел себе новую чашку шоколада, раздул тлеющие угли в библиотеке и сел, уставившись в широкое окно на террасу. Три часа ночи. Он сидел неподвижно, изредка прихлебывая шоколад. Что делать, что делать…
Прошел час, и тогда он поднял телефонную трубку. Линия действовала: еще одна удача. Связь была ненадежной, но ему удалось застать Монка на его лондонской квартире. Монк говорил устало и напряженно, но заверил, что в эту ночь вовсе не ложился. Ждал какого-то сообщения.
— В чем дело? Что происходит? Что там у вас?
— Монк… Весь мир свихнулся, меня только что пытались убить, человек был на нашей дороге, в снегу. Он в меня стрелял. Монк! Вы слышите?
— Слышу, старина. Продолжайте.
— Монк, это бред какой-то… Кончилось тем, что я его убил!
— Боже мой, как это вы умудрились?
— Неважно. Вопрос в том, почему он за мной охотился? Слушайте, Монк, я вам что-то скажу, мне буквально некому сказать, кроме вас. Я убил Панглосса.
— Вы не в себе, старина…
— Нет, вы меня слушайте — я убил Панглосса в Германии. Я узнал, кто это был… Это Стефан Либерман. Монк, вы представляете? Вы знали?
— Вы убили Панглосса. Либермана. Я немножко не поспеваю за вами.
— Понимаете, у меня были причины считать, что все это кончилось. Панглосс мертв. Все кончилось. Макс отомщен… Но кто-то опять пытается меня убить. Монк, этот тип собирался пробраться в дом и убить меня и Сциллу тоже. Мне просто повезло… Что происходит, Монк? Я в кулуарах никого, кроме вас, не знаю. Вы должны мне помочь.
— Ну, не знаю…
— Монк, Либерман действительно был Панглоссом?
— Право, я не могу…
— Давайте начистоту, Монк. Хоть раз в жизни.
— Ну ладно. Начистоту. Да, был.
— Тогда почему за мной продолжают охотиться? Не могу понять. Я хотел убить нациста, который предал Макса и операцию «Преторианец», и предателем оказался Либерман… Но Сцилла говорит, вы знали Либермана, она говорит, он ей говорил, что он британский агент. Мне не очень-то нравится картинка, которая складывается… Я хочу только выбраться из лабиринта. Монк, все это мне не по силам, я уже убил двоих, а теперь…