— И буду жалеть об этом до самой смерти. Одна из тех ужасных ошибок, которые человек совершает, не предвидя последствий. Не следовало вам вообще ничего говорить — всем было бы намного легче…
— Но вы не могли его не знать.
— Да, это уж точно.
— Я вот чего не понимаю: если вы знали его и знали, что он выдал информацию о «Преторианце», — почему вы его не арестовали? Почему его оставили в покое?
— А, в этом-то вся и штука.
— Говорите же, Монк. Я не шучу. Помните… Жизнь или смерть.
— Вы должны понять, шла — да и сейчас идет — война. Все следует рассматривать в контексте войны. Речь шла о жизни и смерти…
— И сейчас тоже, поверьте.
— Вы, наверное, помните план большого контрнаступления против Роммеля в ноябре сорок первого. Черчилль очень на него рассчитывал. Мы… то есть Окинлек, намеревались расколотить ублюдка. «Крестоносец» действительно был ключом ко всей Северной Африке — так нам тогда виделось. Пустить Роммелю кровь из носа…
— Вы забываете о нашей маленькой операции, Монк. Мы должны были убить Роммеля накануне «Крестоносца», внести панику и замешательство, чтобы удар «Крестоносца»…
— Да… ну, вот тут есть одна загвоздка… Вам полагалось в это верить. Да, вам сказали, что вы должны убить Роммеля.
Годвин резко остановился, уставился на Вардана, щурившегося от яркого солнца.
— Эту часть вам лучше объяснить очень подробно, Монк.
— Слушайте, здесь вам хорошо бы отвлечься от себя… Вы должны увидеть общую картину, общий замысел — поймите, я не говорю, что это легко — идея принадлежала ПМ, и отговорить его было невозможно. «Крестоносец» был настолько важен… ключевой момент.
Сигарета, прилипшая к его губе, дрожала. Вардан отлепил ее, стер приставшую бумагу.
— Он сказал: «Почему бы не сдать немцам „Преторианца“? Пусть Либерман — Панглосс им о нем сообщит, тогда они поверят и второму сообщению: что главный удар, „Крестоносец“ — намечен позже, в начале следующего года». Ну, попробуйте взглянуть со стороны, Роджер, и вы увидите преимущества этого плана.
Он ждал, разглядывая ряд деревьев, струйки снега, сползающие с ветвей.
— Ради бога, не молчите, скажите что-нибудь. Мне все это не просто дается… Я не должен бы вам этого говорить, но вы должны успокоиться. Дайте мне возможность сказать ПМ, что вы выходите из игры… уверить его в вашей безопасности…
— В безопасности? Я только об этом и мечтаю — о безопасности!
— Нет, я не о той безопасности. Он хочет быть уверен, что вы безопасны для нас, потому что теперь вы знаете все и понимаете, почему необходимо было…
— Так.
Годвин глотнул сухим горлом.
— Значит, это вы выдали «Преторианца». Вы заставили Либермана передать сообщение.
Он сделал паузу, чтобы восстановить дыхание.
— Просто не верится, Монк. Чтобы Британия так предала своих сыновей. Отважных солдат.
— Это не я. — Голос Монка вдруг дал трещину. — Вы должны мне поверить.
— Лжете, Монк. Впрочем, это неважно.
— Я бы сказал вам, будь это моя идея… сказал бы… Говорю вам, ПМ не переспоришь. Если уж он вбил себе в голову.
Вардан пожал плечами.
— Я хочу услышать это от него самого.
— Вы не успеете до него добраться, как станете покойником.
Вардан кивнул в сторону заснеженного «ровера». Дэвидсона нигде не было видно.
— Кто, по-вашему, послал к вам человека прошлой ночью? Это не немцы, милый мальчик. И кто по-вашему напал на вас тогда в тумане? И, как вы думаете, почему со мной послали Дэвидсона? Нет-нет, лучше вам держаться подальше от ПМ.
— Вы… или ПМ… В сущности, неважно.
— Зачем бы мне лгать? Я открыл страшную тайну, совершаю государственную измену уже тем, что говорю вам…
— Возможно, вы сваливаете все на ПМ, чтобы спасти свою жизнь, Монк.
У Вардана вырвался хриплый смешок.
— Бросьте, старина. Не убьете же вы старика Монка…
— Когда было принято решение провалить «Преторианца»?
— Не могу назвать точной даты.
Годвин тяжело опустил руку на плечо Вардана и развернул его к себе:
— До или после того, как я был включен в группу?
Замешательство смяло на миг соколиные черты Вардана. Он пытался найти ответ, который бы обезопасил его, и не мог решить, что сказать. Что хочет услышать Годвин?
— Вы лжете. Я слышу ложь. Вы дьявольски влипли, мой друг.
— Роджер, ради бога! Что вы делаете?
Он смотрел на руку Годвина, в которой появился старый «Уэбли».