Они занимались любовью на ковре в кабинете, потом она совсем разделась и он проводил ее, уходящую вверх по лестнице, взглядом. Она шла нагая, перебросив через плечо белье и комбинацию. Спина была такой тоненькой и хрупкой, а бедра крепкие и широкие, и ноги основательные, сильные. Он собрал свою одежду, налил два стакана и поднялся за ней в спальню. В ее спальню. Макс спал в комнате на другой стороне площадки, с окном на Слоан-стрит. Детская была в дальнем конце коридора, а комната няни — напротив нее. Он забрался в постель, выключил свет и стал ждать, когда Сцилла вернется из ванной. Когда дверь открылась, свет из-за спины на мгновенье очертил ее силуэт. Она проговорила что-то, поддразнивая его, подошла и остановилась у кровати. Приподняла его голову, прижала к своему плоскому животу, подтолкнула и ощутила его губы между бедрами. Он стал ее целовать, медленно проникая вглубь, потом притянул ее на постель, а когда они наконец откинулись в изнеможении, истекая потом, он открыл глаза и стал разглядывать ее профиль, чуть вздернутый нос, пухлую нижнюю губу, влажные волосы, прилипшие к широкому лбу.
Она смотрела в потолок.
— Что мы будем делать?
Вопрос, внешне такой простой, прогибался под тяжестью тайного смысла.
— Существует, например, развод.
— А ты бы тогда захотел на мне жениться?
— Да. Но даже если бы не хотел, какая разница…
— Ты же знаешь, что я разведусь с ним только ради тебя. Чтобы быть с тобой. Чтобы выйти за тебя, Роджер.
— Вот и хорошо.
— Но, конечно, я не знаю… не знаю, можно ли мне с ним развестись. Не знаю, как это скажется на Хлое. Я ужасно боюсь. И Макс — он умрет, если я заберу от него дочь — так или иначе, к этому придет. Для Макса уже никогда не будет прежней жизни.
— А как насчет тебя? Он тебя любит…
— Меня трудно любить, Роджер. А Хлою легко.
Она дернула голым плечом и подтянула простыню к подбородку.
— Думаю, он вздохнет с облегчением. Когда привыкнет.
И она добавила:
— Из меня получилась плохая жена.
— Не говори так. Это пустые слова.
— Как это пустые? О чем ты говоришь? Это правда, правда, вот и все.
— Ты слишком жестока к себе. Плохая реклама.
— Я же не ищу себе мужа. Хотя если кто-то вздумает претендовать на это место, могу рассмотреть предложение.
— Ну, тогда просто перестань твердить, что ты плохая жена.
— Слушай, уж ты-то в твоем положении должен знать, как обстоит дело. Так на что ты жалуешься?
— Не вижу ничего ужасного в твоем исполнении роли жены.
— Да? А как насчет этого? Я сплю с его лучшим другом…
— Не знаю, верно ли это. Ему я друг. Ты для меня — гораздо больше, чем друг.
— Я — неверная жена. Ты — неверный друг. Что хуже, не знаешь?
Она извернулась под простыней, засунула складку себе между бедрами.
— Моя мать говорит, что я блудливая сука, попросту шлюха, и советует признаться себе в этом.
— О боже, избавь меня от мудрых советов твоей матушки.
— Она говорит, у меня всякий день течка, говорит, что в прежние времена я стала бы деревенской шлюхой и сдохла бы от оспы в двадцать два.
— Пожалуйста, Сцилла, перестань. Она считает, что раз ты ее дочь, то должна быть ее копией. Очень похоже на леди Памелу.
— А мне иногда кажется, что она права. Она, знаешь ли, часто бывает права. Мне иногда кажется, что я всегда была маленькой шлюшкой.
Она помолчала, разглядывая его, потом закрыла глаза.
— А если так и есть? Ты меня давно знаешь. И знаешь, какая я есть, Роджер. Ты знаешь… Я и вправду как будто всегда в течке, нет? Я просто ничего не могу с собой поделать. Иногда мне это ненавистно. А иногда нет.
— С тобой все в порядке. Не надо так драматизировать.
У нее перехватило дыхание.
— Господи, как я надеюсь, что ты прав! Ты не все обо мне знаешь… Я никогда не была верна Максу, я ведь тебе рассказывала… кроме первых шести месяцев.
— Не говори об этом, Сцилла. То было тогда, а то теперь.
— А что изменилось? Ты меня знаешь, Роджер.
Она, комкая простыню, ждала ответа.
— Ты знаешь, я никогда Максу ни в чем не отказывала, ни теперь, ни раньше.