Запачканное пылью одеяльце было розовым.
— С ней все в порядке, все хорошо.
Женщина пыталась поднять руку, но едва сумела шевельнуть пальцами. Что-то живое блеснуло на миг в ее почти бессмысленных глазах. Она пыталась увидеть дочь сквозь подступающую темноту. Она знала, что не увидит, как дочь вырастет, и проживет жизнь, и найдет мужа, и родит детей; она знала, что это будет без нее, но все-таки было что-то, что она могла передать ей, пока еще оставалось время.
— Ее зовут… — чуть слышно выговорила женщина, задыхаясь, чудом черпая последние силы из иссякшего колодца, — Дилис… Элленби. Пожалуйста… запомните… пожалуйста… Дилис… Элленби…
Малышке было месяцев пять или шесть. Она устала от вечерних развлечений. Одеяльце у нее было мокрым, личико грязным и заплаканным, но она начала засыпать.
— Дай ее мне.
Это была Сцилла. Она стояла у него за спиной.
— Дай мне малышку, Роджер. Ты ее вот-вот уронишь.
Она торопливо протянула руки. Он передал ей сверток.
— Познакомься, Дилис Элленби.
Сцилла прижала младенца к груди. Маленькое бледное личико на фоне черного бархата походило на камею.
Годвин оглянулся на Макса.
— Надо вытащить мать.
Худ чуть заметно покачал головой.
— У нее ног нет. — Он говорил шепотом. — Там, внизу, как на бойне.
Годвин только теперь заметил, что Худ весь в крови.
Он снова встал на колени рядом с женщиной, нагнулся к самому ее лицу.
— С вашей дочкой все замечательно, миссис Элленби. Ни царапинки. Вы меня слышите? С ней все будет… прекрасно.
— Ее зовут Дилис.
Глаза матери закрывались, словно она засыпала.
— Она… чудесная… малютка… никаких… хлопот…
Она сумела на несколько дюймов приподнять руку. Годвин взял ее, ощутил слабое пожатие пальцев, последнее усилие.
— Помощь идет, — зашептал он ей в ухо. — Все будет хорошо. Только продержитесь еще немного. С Дилис все хорошо, она ждет вас…
Он все шептал, и наконец ее пальцы обмякли, и он понял, что женщина умерла.
Выходя из здания, они увидели команду «скорой помощи», тащившую пристегнутого к носилкам человека.
— Там мертвая женщина, — сказал Годвин.
— Придется ей подождать своей очереди. Нам бы пока с живыми разобраться.
Санитары зашаркали дальше, как статисты в «Гамлете».
Сцилла с Максом остановились на другой стороне улицы, где дома не пострадали, если не считать выбитых окон. Сцилла укачивала малышку, тихонько целовала ее в макушку, покрытую светлым пушком.
— Торопиться некуда, Роджер, — заметил Худ с равнодушной беспечностью опытного солдата, кивая на здание, где они только что побывали.
Обернувшись, Годвин увидел, как последняя кирпичная стена рухнула, похоронив под собой миссис Элленби.
— Ох, Господи спаси…
Худ положил руку ему на плечо.
— Бывает и так, старина. Каждую ночь бывает, будь они прокляты.
Он катал в пальцах незажженную сигару.
— Идемте, герои. Может, у Питера еще осталась бутылочка-другая, — вымученно улыбнулась Сцилла.
Она бережно прижала малышку к груди. Они повернули обратно к «Догсбоди», перешагивая через путаницу шлангов и стараясь не очень мешать.
Кто-то из газетных фотографов, разговаривавших у дверей с Питером Коброй, заметил их и узнал Сциллу.
— Мисс Худ, мисс Худ, — воскликнул он, игнорируя существование мистера Худа. — Взгляните сюда, мисс Худ.
Сцилла, прижимая к себе ребенка, подняла взгляд. Хлопнула вспышка.
— Хватит с вас и одного, — хладнокровно остановил фотографа Кобра. — У нас у всех выдался суматошный вечер. В самом деле, Норман, а почему бы вам не сделать снимок с меня?.. «Бесстрашный великосветский лев Питер Кобра утверждает, что из-за таких мелочей, как Гитлер, „Догсбоди“ закрыт не будет!» Хорошо звучит, Норман!
Он принял позу, и Норман покорно сделал еще один снимок.
Мимо проходила команда с носилками. Сцилла задержала санитарку, заговорила с ней. Худ повернулся к Годвину:
— На студии, надо думать, от этого снимка будут в восторге. «Сцилла Худ спасает осиротевшего ребенка из разбитого бомбами здания». Мораль сегодняшнего вечера, на случай, если ты ее упустил, старина, гласит: «Как нелеп этот старый мир».
И он обратился к Питеру Кобре:
— Только не вздумайте предлагать нам этот пыльный кларет, который вы извлекли с задворков того света. Джин сейчас — то, что доктор прописал.
— Бог мой, Макс, — со сдержанным негодованием отозвался Кобра, — у вас нёбо как крыша фургона. Подумать только, что вы вот-вот станете фельдмаршалом!
— Ваши информаторы абсолютно ненадежны, — усмехнулся Худ. — Не смешно ли: фельдмаршал Макс Худ…
— Фельдмаршал сэр Макс Худ, как я слышал.
— Хватит с меня и простого джина, Питер, — сказал Худ.
Сцилла передала малышку санитарке.
— Дилис Элленби, запомните? И как вас зовут?
Она внимательно выслушала ответ.
— А как мне с вами связаться?
Санитарка снова что-то ответила. Сцилла сказала:
— Тогда я завтра позвоню вам по этому номеру. Миссис Элленби только что погибла. Я хочу удостовериться, что с ее дочкой все хорошо, понимаете?
— Конечно, мисс Худ.
— А если я вас не застану, вот мой домашний номер. Если меня не будет дома, можете передать через служанку. — Она назвала санитарке номер телефона. — И большое вам спасибо, что вы здесь. Я уверена, если бы миссис Элленби знала, ей стало бы намного легче.
Опускался холодный туман. В двух кварталах от них горел «Мяч и Обруч». Санто Коллс предлагал жертвам налета кофе и сэндвичи. Его повара уже выносили простые тарелки и кипятильники для импровизированной полевой кухни, устроенной из положенных между стульями досок. Кобра, прихлебывая из винной бутылки, одобрительно кивнул. В дверях показался Монк Вардан, не без труда удерживавший в равновесии огромное блюдо с сэндвичами.
— Вот чего я достиг, — произнес он. — Официант! Сбылись мои самые честолюбивые мечты.
— Нашли свое место, а? — сказал ему Кобра и вместе с Максом скрылся в своем старом заведении.
По улице брел Клайд Расмуссен. Каждой рукой он обнимал по девушке. Из кармана его двубортного пальто высовывался и волочился по мокрому мусору длинный хвост шарфа.
Вардан заметил Сциллу с Годвином, бросил взгляд на свое блюдо:
— За мои многочисленные прегрешения, — сказал он и повернул обратно.
Коллс выкрикивал распоряжения в его удаляющуюся спину. Сцилла остановилась в проеме двери на дальней стороне улицы. На лице у нее блестели капли измороси. Она за рукав втянула Годвина в тень и провожала глазами Вардана, пока тот не скрылся.
— Ты рассказал о нас с тобой Монку? Не знала, что вы так дружны…
— Нет, конечно, нет, — солгал Годвин.
— Я рада, — сказала она. — Монк сплетник.
— И не думай, — сказал он.
— Ты скучал по мне, милый? Ты умираешь от тоски по мне? — Ее маленькая рука пробралась в его ладонь, глаза блеснули, отразив пламя. — Я больна без тебя, Роджер. Я так тебя хочу… я засыпаю с мыслью о тебе, и вижу тебя во сне, и просыпаюсь, думая о тебе… Ох, как это с нами случилось?
— Ты говоришь, как с экрана, — заметил он, коснувшись тыльной стороной ладони ее щеки, нежной, как пух. — Где бы нам встретиться? Я хочу оказаться с тобой в постели.
Негромкий взрыв прозвучал где-то еще, за несколько кварталов.
— О, мой любимый, милый…
— Видишь? Совсем как в кино. Мой ми-лый…
— Ты тоже зовешь меня милой.
— Знаю. Из-за тебя и я начинаю говорить, как в кино. Слышали бы наши в Айове, их бы стошнило.
— Ну, мы не в Айове и вряд ли туда попадем, так что, пожалуйста, не ворчи. Теперь, Роджер, насчет встретиться — я об этом и хотела сказать — завтра я уезжаю в Стилгрейвс.
— Довольно неожиданно, не правда ли?
— Не сердись, милый. Я и к Хлое рвусь. Ей через несколько дней исполняется три. Я обещала, что мамочка приедет к ней на праздник. Стилгрейвс — довольно мрачное и унылое место для ребенка. Ты ведь понимаешь, Роджер? Ну, скажи, что понимаешь…
— Конечно…
— Я буду думать о тебе.
Он вздохнул:
— Мне будет тебя чертовски недоставать.
— Пожалуй, кончится тем, что я загоню тебя в постель с одной из ваших девиц с «Би-би-си»?
— Загонишь… скорее, забьешь, как шар в лунку.
— Ты шутник… только эту шутку я слышала от отца в годовалом возрасте.
— Невероятно! В таком возрасте мало кто и говорить начинает, не то что шутить.
— Мне был год, глупыш, а не отцу.
— Тогда у тебя потрясающая память, — пробурчал он.
— Я тебе напишу. А теперь поцелуй меня, милый.
— Макс увидит…
— Поцелуй меня, Роджер.