— Руссо — его портрет какого-то там цыгана — ушел на днях за полмиллиона франков. — Дьюбриттен утер лоб большим полотняным платком. — Искусство, замечу с прискорбием, уже не искусство. Искусство теперь — коммерция, имейте в виду. — Он сердито фыркнул. — Тот, кто разберется в правилах этой игры, — недурно наживется! Согласны, Макс?
— Я ни черта не понимаю в искусстве, Тони. И вы тоже. Вы разбираетесь в коммерции, а если речь заходит об искусстве, я полагаюсь на суждение Присси.
— Матери нравятся Модильяни, Брак и Пикассо, — вставила девочка.
— А тебе?
— В общем, да. Особенно Модильяни.
— Ну, с меня этого хватит, Присси, — сказал Макс.
Дьюбриттен пустил по кругу тарелку pate[26] и другую, с крошечными огурчиками-корнишонами. Нашлись и горчица, и хлеб. Они ехали в тени больших раскидистых платанов.
— Отличный «пате», бельгийский, — сказал он. — Попробуйте, мистер Годвин.
Когда Годвин намазал паштет на хлеб и украсил его огурчиками, Присси скорчила рожицу и воскликнула:
— Ох, папа!
— Ну-ну, — остановил ее отец, сдерживая смех.
— Я ему скажу, — объявила она, поворачиваясь к Годвину.
Глаза у нее были такие большие, такие карие и таинственно бархатистые, что Годвин немного растерялся, словно попался на том, что подглядывал за ней. Вероятно, всякий, в первый раз встречая ее взгляд, чувствовал что-то в этом роде.
— Мистер Годвин…
— Пожалуйста, зовите меня Роджер.
— Хорошо, пусть будет Роджер. Бельгийский паштет — это одна из папиных шуточек. Понимаете, ему он нравится, но я считаю, люди вправе знать правду. Его готовят из конины и кролика пополам. Знаете, что это значит?
— Что?
— Один кролик на одну лошадь.
Легкая улыбка тронула уголки ее губ. Лицо с высокими скулами, темные густые брови. Когда-нибудь она будет красавицей. Да она и теперь хороша.
— Стоит ли пробовать? — спросил он.
— Думаю, придется, правда?
Она сидела очень смирно, сложив руки на коленях. Белое платье, загорелые плечи.
— Не то вас сочтут ужасным трусом. Признаться, он довольно вкусный. В него добавляют фисташки. И все же это конина, потому что, — она очень по-французски дернула плечиком, — мы во Франции, и никуда от этого не денешься.
Клайд с Худом обсуждали теннисный матч, жевали хлеб с паштетом. Клотильда, подмигнув девочке, покосилась на Дьюбриттена.
— Вижу, вам знакомы все маленькие хитрости вашего отца?
Она сладко улыбнулась своему клиенту, который спрятал лицо, зарывшись в корзину с провизией.
Годвин ел свой «пате». Он за время пребывания в Париже съел немало конины. Как верно заметила девочка, они, как-никак, во Франции.
— Коль скоро мы говорим о теннисе, — сказал Дьюбриттен, — я прошу всех сосредоточится на этом великом матче. Там будет невероятная толпа. Говорят, пять тысяч зрителей. Макс поставил на Тилдена. А вы что скажете, мистер Годвин?
— Тилден. Он как Бэйб Рут…
— Я склоняюсь скорее к Лакосту. Мастерство, скорость, тактика.
Худ сказал:
— Ему не выстоять против подач Тилдена. Конечно, во Франции все возможно…
Толпа на ярком солнцепеке сверкала белизной. Игроки двигались, как хорошо смазанные механические фигурки. Годвин немного играл в теннис, но настоящего спортивного матча до сих пор не видел. Он упивался зрелищем, делая мысленные заметки и жалея, что не захватил карандаш и бумагу. Он сидел между полковником Худом слева и юной Присси справа, за ней Клотильда, дальше Клайд и Тони Дьюбриттен.
Худ сказал Годвину, что читал несколько его статей в «Геральд».
— Что вы думаете о Париже, мистер Годвин? Как он вам?
— Для меня это все в новинку. Все равно что жить в романе. Скажу вам правду, я никогда не думал, что бывают такие люди, каких я здесь встречаю. Они живут в мире, где о картинах и литературе стоит говорить, спорить… все равно что попасть в самое средоточие мира. А вам как кажется, полковник?
— Пожалуй, неплохое местечко. Я сам с севера, вырос у границы Шотландии, у Адрианова вала. Естественно, мне не по вкусу такие места… слишком фривольно для такого хмурого типа, как я. Но я учусь… Город Света, да, к нему надо привыкнуть.
— Вы давно здесь?
— Приехал около месяца назад. Но, конечно, бывал и раньше.
— Где вы поселились?
— Мне повезло, я гощу у Тони. У него несколько домов неподалеку от Люксембургского сада. В одном позволил мне пожить. Вполне удобно. Тони — отличный парень. Дочка — это нечто. Очень взрослая для такого ребенка — вы, надо думать, успели заметить по дороге. Думаю, некоторое знание света досталось ей от матери.