— Ну пожалуйста, Роджер, — упрашивала Присси, заглядывая в лицо из-под широких полей соломенной шляпки, украшенной голубой ленточкой, которая свисала сзади, как хвост воздушного змея.
— Ну что ж, спасибо, я с удовольствием.
Худ кивнул:
— Вот и молодец.
В одиннадцатом гейме Тилден выбил 6: 5. Его пушечные подачи делали свое дело. Лакост отбивал уже не так разительно, не так точно, и Тилден атаковал мощными прямыми, которые словно взрывались, разбивая красноватое покрытие. Он выиграл 7: 5, оставшись чистым победителем двух сетов.
Когда они выбирались со стадиона в толкотне и давке под косыми лучами солнца, бьющими прямо в глаза, у Тони Дьюбриттена стало плохо с сердцем. Годвин с Клайдом и Клотильдой немного отстали от остальных, когда Дьюбриттен споткнулся, навалившись на Худа, с лица сошла горячая краснота, сменившись серым оттенком мокрого цемента. Он вцепился в рукав Худа, колени у него подогнулись. Рот открывался и закрывался, как у выброшенной на песок рыбы. Худ помог ему добраться до скамейки, усадил. Тони сразу обмяк, словно силы окончательно оставили его. Присси опустилась на траву рядом с отцом. Она хладнокровно обыскивала карманы его пиджака. Годвин застыл, уставившись на больного и гадая, не умирает ли он. Пот ручьями стекал ему на рубашку. Худ ослабил ему воротничок и галстук. Присси нашла склянку с пилюлями и, ласково приговаривая, всунула одну в рот отцу. Тот кивнул. Толпа, текущая мимо, замедляла движение, французы, по свойственной этой нации привычке, глазели на них так, будто прикидывали, сколько стоит поставить на то, что Тони выживет. Присси обернулась к зевакам, на миг прорвался ее темперамент.
— Allez, allez![28] — она замахала на них руками, как крестьянка, отгоняющая цыплят от крыльца.
Собравшиеся дружно пожали плечами и двинулись прочь, словно говоря: «Пусть тогда помирает, нас это не касается». Девочка снова повернулась к отцу. Тот моргал и щурился от солнца, но выглядел уже лучше и взгляд стал осмысленным. Присси подняла глаза на Годвина:
— Ничего страшного. С ним бывает, но он всегда носит с собой лекарство. Тебе лучше, папа? Как ты себя чувствуешь?
— Чувствую себя самым распроклятым дураком, — сказал он неожиданно хриплым и слабым голосом. — Прихватило вот ни с того ни с сего. — Он очень медленно поднял руку, чтобы заслониться от солнца. — Испортил вам день. Чувствую себя дурак дураком.
— Может, вам чего-нибудь принести? — спросила Клотильда. — Попить? Или позвать доктора?
Она смотрела на него сверху вниз, как смотрят на очень близкого человека. Она знала его так, как не знал никто из них, и он улыбнулся ей. Он ей доверял. Он был хорошим клиентом, и это много значило.
— Нет, правда, не надо. Все в полном порядке. Мотор барахлит, знаете ли. Неплохо бы вернуться в базовый лагерь, а, бвана?[29] — он глянул на Худа.
— Поедем вместе, — отозвался Худ. — Присмотрю, чтобы вас доставили на место.
Оглянувшись, он увидел через дорогу, у желтого «роллс-ройса», шофера Клода.
— Годвин, вы бы не сказали ему, чтобы подвел машину сюда? Будьте так добры.
Годвин торопливо пересек дорогу, передал сообщение, а когда вернулся, сияющая Присси смачно целовала отца в щеку.
Клайд подмигнул Годвину.
— Она вертит стариком Тони как хочет. У него сердечный приступ, она сует ему под язык пилюлю… и она уже Флоренс Найтингейл. Ее желание для него закон. Женщины, старик, женщины! Право, хорошо бы парням научиться с ними не связываться.
— А представь, что будет, когда она вырастет?
— Она будет вызывать сердечные припадки, старик!
Девочка отошла от отца, заложила руки за спину, улыбнулась с большим самообладанием, как будто благополучно привела в исполнение некий план.
— Папа сказал, мы можем добраться обратно на bateau-mouche,[30] а полковник поедет с ним в машине. Вы катались на bateau-mouche, Роджер? Это так здорово! Правда, мадемуазель Деверо? Видны все огни Парижа, и еще у них музыка и танцы — пожалуйста, скажите, что поедете с нами!
Она смотрела на Годвина с нетерпеливым ожиданием, как будто сомневалась в его согласии, а для нее это было важно. Все-таки она еще совсем девочка.
— Ни за что не пропущу такого случая, — уверил ее Годвин, — если только отец может обойтись без вас, Присси.
Клайд обнял ее за плечи, встряхнул:
— Я же говорил, это наш человек. Старина Роджер готов подписаться на любое приключение.
Они стояли у поручней, глядя на приближающийся вместе с сумерками Париж. Там и тут проглядывали знакомые приметы города — рыбаки с удочками и лесками, уплывающими в темную Сену, гуляющие в обнимку влюбленные, доносящиеся с танцевальных площадок звуки скрипки и аккордеона. Вдоль всего корабля развешаны были на проволоке цветные фонарики. Они напомнили Годвину китайские фонарики, которыми украшали летние танцплощадки пригородных клубов во времена его чикагского детства. Да не далее как прошлым летом, если на то пошло. Клайд курил сигару, отбивая ритм по поручню.