— Согласись со мной, Раменъ, ласковымъ тономъ продолжалъ Бовель: — ты вѣдь черезчуръ смышленый человѣкъ и въ самое короткое время можешь удвоить дѣйствительную цѣнность дома. Я спокойный, сговорчивый и не жадный до денегъ человѣкъ; въ противномъ случаѣ этотъ домъ принесъ бы мнѣ по крайней мѣрѣ восемь тысячь франковъ въ годъ.
— Восемь тысячь?! съ негодованіемъ воскликнулъ лавочникъ. — Да у васъ нѣтъ совѣсти! Полно какъ упрямиться! Шесть тысячь франковъ въ годъ (но только замѣтьте, я не назначаю шести тысячь) весьма значительный доходъ для человѣка съ вашими привычками. Полно упрямиться, мой другъ!
Но Бовель оставался глухъ къ убѣжденіямъ Рамена и снова закрылъ глаза. Это положеніе его съ закрытыми глазами, длившееся цѣлыхъ четверть часа, принудило Рамена предложить ему семь тысячь франковъ.
— Такъ и быть, Раменъ, — согласенъ, хладнокровно сказалъ старикъ: — увѣряю тебя, что ты съ чудеснымъ барышомъ.
И вслѣдъ за тѣмъ приступилъ къ больному сильный кашель.
Выходя изъ комнаты, Раменъ встрѣтился съ старой Маргаритой, которая все время подслушивала у дверей и готова была при этой встрѣчѣ растерзать его, за то, что онъ «вовлекъ въ обманъ ея бѣднаго, добросердечнаго господина», — но ограничилась тѣмъ, что шопотомъ разбранила его. Лавочникъ перенесъ это весьма терпѣливо: почему же при подобномъ случаѣ не сдѣлать снисхожденія раздраженнымъ чувствамъ старой служанки? Раменъ потеръ себѣ ладони и въ самомъ пріятномъ расположеніи духа пожелалъ Маргаритѣ пріятнаго вечера.
На другое же утро контрактъ былъ подписанъ, къ крайнему негодованію Маргариты и къ величайшему удовольствію договаривающихся сторонъ.
Всѣ сосѣди восхищались счастіемъ и дальновидностью Рамена, потому что старику, судя по слухамъ, съ каждымъ даемъ становилось хуже а хуже; и ясно было для всѣхъ, что Рамену не прядется заплатить по контракту даже и за первую четверть перваго года. Маргарита, побуждаемая гнѣвомъ, старалась разглашать исторію всѣмъ вмѣстѣ и каждому порознь. Сосѣди слушали, кивали головами и съ полнымъ убѣжденіемъ твердили, что Раменъ умнѣйшій человѣкъ.
Прошелъ мѣсяцъ. Въ одно прекрасное утро Раменъ, спускаясь съ верхняго яруса, гдѣ дѣлалъ нагоняй бѣдной вдовѣ, не доставившей въ срокъ квартирныхъ денегъ, услышалъ на лѣстницѣ легкіе шаги. Когда онъ переступилъ еще нѣсколько ступенекъ, передъ нимъ явился статный, цвѣтущій здоровьемъ, веселый мужчина, въ образѣ господина Бовеля. Раменъ остолбенѣлъ.
— Ну что, Раменъ, весело сказалъ старикъ: — какъ поживаешь, дружище? Ты вѣрно мучилъ наверху бѣдную вдову? Напрасно, напрасно! Не забудь, что если намъ хочется жить, то не должно отнимать и у другихъ возможности….
— Господинъ Бовель, сказалъ Раменъ глухимъ голосомъ: — позвольте спросить, куда же дѣвался вашъ ревматизмъ?
— Представь себѣ, мой другъ, прошелъ, — совершенно прошелъ.
— А подагра, которая поднималась съ каждымъ днемъ все выше и выше? спросилъ Раменъ голосомъ, въ которомъ отражалось мучительное безпокойство.
— Стала опускаться всѣ ниже и ниже и потомъ совсѣмъ исчезла, спокойно отвѣчалъ Бовель.
— А одышка….
— Одышка немного безпокоитъ меня; но это ничего. Говорятъ, что люди съ этимъ недугомъ обыкновенно бываютъ долговѣчны: примѣровъ тому бездна.
И вмѣстѣ съ этимъ Бовель отперъ свою дверь, затворилъ ее за собою и исчезъ.
Раменъ былъ пораженъ. Подъ вліяніемъ обманутыхъ надеждъ и полнаго убѣжденія, что попался въ вросакъ, онъ стоялъ окаменѣлый; на лицѣ его отражалась безсмысленность, а изъ словъ его можно было заключить, что онъ желалъ «превосходнаго случая отмстить».
Удивительное излеченіе было предметомъ разговора цѣлаго квартала, — особливо, когда Бовель показывался на улицѣ, весело размахивая тростью. Въ первые припадки отчаянія, Раменъ отказался отъ уплаты; онъ обвинялъ рѣшительно всѣхъ въ заговорѣ противъ него; прогналъ Катарину и смѣнилъ привратницу; публично обвинилъ въ заговорѣ адвоката и пастора; подалъ жалобу на доктора — и остался не при чемъ. Подалъ другую жалобу на Маргариту — и по суду понесъ сильные убытки. Бовель не тревожилъ себя безполезными требованіями по контракту, но при каждомъ отказѣ въ уплатѣ обращался къ такимъ законнымъ понужденіямъ, которымъ доведенныя до отчаянія Раменъ не имѣлъ возможности сопротивляться.
Прошло десять лѣтъ, а Бовель и Раменъ все еще живутъ. За домъ, который стоилъ не болѣе пятидесяти тысячь франковъ, несчастный лавочникъ выплатилъ одной аренды болѣе семидесяти тысячь.
Краснолицый, веселый Раменъ обратился теперь въ блѣднаго, унылаго, несноснаго ворчуна. Въ дополненіе къ величавшей горести его и досадѣ, онъ видитъ, что старикъ съ каждымъ годомъ богатѣетъ, благодаря деньгамъ, при выдачѣ которыхъ сердце Рамена каждый разъ разрывается. Старушка Маргарита находитъ большое удовольствіе доставлять въ лавку нижняго этажа свѣдѣнія о своемъ цвѣтущемъ положеніи и увѣрять хозяина этой лавки, что господинъ Бовель съ каждымъ днемъ становится здоровѣе и бодрѣе. Отъ одного изъ этихъ мученій Раменъ могъ бы отдѣлаться: ему стоило только отказать въ квартирѣ прежнему хозяину дома. Но ему нельзя было сдѣлать это; его тревожило тайное опасеніе: ну что, если Бовель воспользуется превосходнымъ случаемъ, умретъ безъ вѣдома Рамена, и передастъ кому нибудь другому «превосходный случай» выдавать себя за него и получать за себя деньги.