Глава 22: По дороге в следственный комитет
Воздух был насыщен запахом секса, сигар и ароматом ночных фиалок. Граф и Анастасия лежали в объятиях и ласкали друг-друга. На них были шелковые рубашки, расстегнутые до пупка. Граф смотрел на гостью, не в силах отвести взгляд. Их губы двигались в унисон. Несмотря на свой скверный характер, Анастасия была хрупка, восхитительно женственна и желанна. Графу очень хотелось рассказать ей об этом. Но он опасался, что она не поймет его. И как только он откроет рот, начнет изъясняться о том, каким невыразимо прекрасным было сегодняшнее утро, то девушке его признания покажутся забавными, если не смешными.
Говорить ему о любви казалось страшно неприличным. Поэтому Тормен решил просто любоваться ею.
— Почему молчите, граф? — будто прочитав мысли, произнесла Анастасия. — Я же совсем Вас не знаю и могу шокировать своим поведением. Мало ли, Вы вдруг решите, что распутная гостья прыгнула в постель к графу ради собственной выгоды. Другие бы сказали, что я хочу заполучить титул и прибрать усадьбу к рукам, — ведьма провела ладонью по своим волосам. Затем ее пальцы скользнули по его животу, глаза оказались прямо перед ним. Она смотрела не отрываясь, прижимаясь все теснее. — Если Вам так будет проще, мы можем сделать вид, что ничего не было.
— О нет, мисс Анастасия. Я бы сказал, что вы хотели за счет меня восполнить недостающие силы, — он хитро улыбнулся. — Я ведь бывший инквизитор и знаю о ведьмах все.
Анастасия поднялась и поправила рубашку, которая немного сползла и оголила бедра.
— Значит, каждый в этой ситуации остался при своей выгоде, — Вадим чувствовал жар даже на таком расстоянии и любовался изящными изгибами ее тела. — А ведь права? И в таком случае наша честь не попрана. Если, конечно, не считать, что это новый этап в отношениях.
Улыбка застыла на ее лице.
Вадим Иванович молча поднялся с постели. Одевшись, он взял в руки трость и похромал к двери.
— Все же хочу, чтобы Вы знали, Тормен. С Вами я провела утро по собственному желанию! — сказала гостья, и на ее лице опять появилась улыбка.
Граф улыбнулся в ответ:
— Завтрак готов, мисс Анастасия. Не задерживайтесь, — сказал он и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
После завтрака Вадим Иванович направился к Андре. Требовалось как можно скорее доложить о вчерашнем происшествии в катакомбах. Добираться в район комитета не так долго, около часа по прямой. Но на этот раз пришлось задержаться. Подъезжая к конторе, Тормен заметил небольшой газетный киоск, рядом с которым стоял белоснежный автомобиль марки Садарий и рядом стоящего мужчину, лицо которого было прикрыто газетой.
Да, это был Всеволод Шереметьев, сомнений быть не может.
Всеволод демонстративно опустил газету, когда Вадим Иванович остановился в пяти шагах от графа. Его неподвижная поза и бесстрастное лицо показывали, что он ничуть не удивлен встречи. Граф стоял на видном месте, опершись о фонарный столб. Костюм Шереметьева всегда находился в одном состоянии — в идеальном. Прищуренные глаза, цилиндр сдвинут на затылок, сигарета в уголке рта, что символизировало абсолютный покой. От графа веяло незабвенной атмосферой высшей аристократии. В прочем, кем он и являлся.
— Какая неожиданная встреча, — слегка иронично произнес Шереметьев, приподнимая цилиндр в приветственном жесте. — Какое странное стечение обстоятельств — видеть Вас уже второй раз за короткий промежуток времени.
А было ли это простым совпадением? В прошлый раз они пересеклись у дома следователя. Теперь же рядом с комитетом. Да и по глазам видно, он не больно уж удивлен. Значит, знал о его приезде. А может, и намеренно ждал.
— Всему виной судьба-злодейка. От нее можно ожидать чего угодно, граф Шереметьев, — затем Вадим Иванович скосил взгляд в сторону машины. — Вижу, Ваша ласточка все еще в строю.
— Прошло уже немало времени, а лучшего автомобиля Садария сорокапятки еще не придумали.
— Вы же знаете про машины на магическом эфире? Так почему бы Вам не приобрести одну из таких. Они довольно экономичны и гораздо безопасней бензиновых.
— Это все не то. Я пробовал, и будем честны, мне не очень понравилось. Уже неттех ощущений. И когда ты сидишь за рулем подобной машины и не слышишь гул роторного двигателя, то как можно насладиться ездой?
— Не знаю, граф. Я далек от всего этого.
— Все так же колесите по городу на лошадях? — и, увидав положительный кивок, добавил. — О, как же это старомодно. Вы же прогрессивный человек, по крайней мере, таким кажитесь. В мире вон чего нового происходит, а Вы. А вы… — Шереметьев потряс газетой и начал зачитывать. — В городе орудует маньяк, который убивает преимущественно красоток. А вот: нелегальные игры на южный окраинах королевства. Только представьте, люди стреляют в друг-друга за деньги! Когда такое могло случиться! А вот еще: торговца антиквариатом и драгоценностями нашли убитым с переломленной шеей. Здесь пишут о трагической случайности. Тормен, мы стоим на пороге нового мира. А Вы все еще остаетесь в прошлом.
— Война меня изменила, граф Шереметьев. Там был не сахар и ты начинаешь радоваться тому, что у тебя есть.
— Пустили корни и не хотите двигаться дальше, — осуждающе покачал головой Всеволод.
— Теперь я являюсь главой рода и не могу позволить себе отвлекаться на мелочи.
— Прогресс — не мелочь, — затем Шереметьев решил поддеть Вадима. — А Вы, Вадим Иванович, сейчас напоминаете своего папеньку, которого так часто любили критиковать за похожие взгляды и позицию. Уж не оттуда ли у Вас это пренебрежение другими вещами?
— Не только лишь весельем, праздным образом жизни и застольными друзьями — не ими одними жив человек.
— Значит, это Вы из-за долга напиваетесь в барах по вечерам? — ухмыльнулся Всеволод.
— Ничто человеческое мне не чуждо, — сделав театральный поклон, произнес Тормен, и в его глазах вспыхнул неподдельный огонь. — В силу моего молодого возрастаи творческому складу ума, моя душа не желает превращать жизнь в банальную и унылую серость. Со временем и это пройдет.
— Рано еще говорить о старости, мой юный друг! Вы же еще так молоды, граф Тормен. И Вы еще не поняли, что всем в этом мире руководят страсти, а так же чувства. И чем сильнее страсть, тем дольше длиться желание к жизни.
— Еще говорят: чтобы эта жизнь просуществовала подольше, не давайте другим помыкать своей судьбой, — Вадим Иванович снял цилиндр и сбил с него невидимую пыль, затем вернул на место. — Я сам вершитель своей судьбы, граф Шереметьев. Я — господин своей воли, своей судьбы. А как я хочу жить, решаю только я сам.
Всеволод сложил газету и убрал ее во внутренний карман пиджака. На лице никаких эмоций. Он не осуждал и не пел дифирамбы Тормену, а лишь молча смотрел ему в глаза. Если бы Тормен только знал, какие мысли владели графом Шереметьевым в этот момент. Но, увы, граф был как закрытая книга.
— В первую нашу встречу Вы были более раскрепощенными, — подметил Всеволод. — Не пугает ли Вас перспектива провести остаток жизни запертым в умении, как Ваш папенька?
Ком подошел к горлу Вадима Ивановича, но он сумел справиться с собой и даже улыбнулся:
— Ради этого момента я шел всю свою жизнь.
— Тогда, граф Тормен, надеюсь, Вы не пожалеете о сделанном выборе! — граф подал руку Тормену руку и, попрощавшись, пошел к машине.
Завелся мотор, и Шереметьев скрылся за первым же поворотом.
Тормен же поплелся в комитет, где его уже ждал следователь.
— Вы опоздали, граф! — Вадим Иванович вошел в кабинет и присел на свободный стул.
— Аристократы не опаздывают, а задерживаются, — сняв цилиндр, промолвил Тормен.
— И так, граф, надеюсь, Вы мне поясните, что делали со своей спутницей в катакомбах и почему Анастасию едва живую привезли в свою усадьбу, — улыбка сошла на нет, и Андре стал более чем серьезен. Мне бы крайне не хотелось упрекать Вас в безответственности и легкомыслии, по крайней мере, до того момента, пока мы не выясним всех обстоятельств дела.