— Чьей мышцы?
— Кита, конечно. О, а вот эта штука ядовита. Нарезка из рыбы фугу.
— Зачем есть ядовитую рыбу? Да еще и сырую?
— Кто бы знал этих японцев. Наценка на нее как раз из-за этого. За, так сказать, возможность нервишки пощекотать. Это ты погоди. Это только закуска. Потом принесут темпуру и суп из трехкоготной черепахи — Акане его обожает. И вагю. Это уже для меня.
— Вагю?
— Ну ты и деревня, дружище. Это говядина на зерновом откорме. Им там массаж делают, пивом отпаивают, — Сэм понижает голос. — Дорогущее мясцо, ты бы знал. Ну знаешь, мы же в Америке злюки — решили добить японцев. Теперь половина их острова — радиоактивная пустыня. А в таких условиях не до выращивания элитных коров. Э-э-э, ты только не говори об этом Акане, она расстроится. А вагю крутое, попробуй. Хочешь, попрошу и тебе принести?
Смотрю на Акане, обращаю внимание как ловко она подцепляет рыбу двумя палочками, окунает в соус. Беру маленькую тарелку-подставку для стакана, протягиваю:
— Угостишь?
Акане лишь на секунду впадает в ступор:
— Ах…м… Да, конечно, угощайся, — она ловко подцепляет пяток разных кусочков, кладет мне на тарелку.
Ставлю ее перед собой, беру палочки. Сам не замечаю, как начинаю ловко играть ими между пальцами.
Сэм и Акане переглядываются, а я цепляю брюшко тунца, окунаю в черный соус.
Жирно. Солено. Но нежно. Тает во рту. Вот значит, как питаются богатые в этом мире. Беру по кусочку. Пробую лосося, кита… Аромат водорослей оставляет на языке приятный солоноватый привкус.
Акане протягивает ложку с какой-то рыжей кашицей. Сэм поджимает губы.
— Это икра морского ежа, Киба-кун. Попробуй.
Беру ложку, пробую:
— Безвкусно. Но пахнет морем.
— Ничего ты не понимаешь, Киба-кун. Это очень полезно.
Откладываю ложку и палочки. Чтобы наесться этим, мне нужно съесть весь стол и попросить добавки.
Смотрю на слугу:
— А гречка есть?
Сэм утыкается в тарелку, делая вид, что не знает меня. Акане держится строго, соблюдая приличия.
Слуга кланяется:
— Разумеется, господин. Осмелюсь порекомендовать вам гречотто с шиитаке.
Киваю. Гречотто, так гречотто.
Слуги приносят блюда и удаляются. Сэм и Акане меняются в лице, начинают болтать более расслабленно. Замечаю, как Акане изредка косится на меня. Я такой симпатичный или у нее другие мотивы? Сэм тоже это замечает, начинает распускать павлиний хвост. Неожиданно он предлагает:
— Я тут узнал, что у русских игра есть. Бутылочка. Может сыграем, а?
Акане щурится:
— Звучит не очень, Сэм-кун.
Сэм оглядывается на двери, прислушивается. Убедившись, что никто не идет, переливает воду из вычурного графина в стаканы, кладет его на стол боком:
— Обычно играют большой компанией. Но раз уж выбор у нас не велик, можем и втроем. Я верчу ее по кругу и, на кого укажет горлышко, с тем я и целуюсь.
Гречка встает в горле. Я кашляю.
— Сэм-кун! — краснеет Акане. — Если за этим делом нас застанет отец, то…
— Так от этого же еще интереснее, — расцветает Сэм.
— Не говори ерунды. С кем ты будешь целоваться? С Кибой?
— Э-э-э, об этом я не подумал, — скисает Сэм. — Ладно, ду…
Я беру графин, подбрасываю, оцениваю вес и форму, ставлю на стол и быстро верчу.
Сэм открывает рот, Акане глаза.
Разумеется, горлышко указывает на Акане.
Довольным откидываюсь на стуле:
— Как вы относитесь к поцелуям с чернью, госпожа?
Похоже, Сэм моего энтузиазма не разделяет. Смотрит на меня исподлобья и как-то не очень добро.
Акане краснеет как помидор, но взгляд мой выдерживает:
— Киба-кун, ты…
Слышу чье-то дыхание.
Прислоняю палец к губам:
— За дверью кто-то стоит. Это нормально?
Тихие, едва различимые удаляющиеся шаги. Обычными ушами такое услышать невозможно.
Акане напрягается:
— В каком смысле, Киба-кун?
— Уже не стоит.
— Не говори ерунды, Киба-кун. В нашем доме такого просто не может быть.
Пожимаю плечами, проглатываю греччото со вкусом гречки:
— Мое дело сказать, твое дело не верить. Так что насчет поцелуя? — хмыкаю.
— Киба-кун!
— Да, Киба-кун! — вцепляется в меня взглядом Сэм.
Примирительно поднимаю руки, улыбаюсь:
— Спокойнее. Я шучу.
Акане несколько секунд пристально смотрит на меня, но сразу же показательно переключается на Сэма, закидывает в рот очередной кусок сырой рыбы. Эта худощавая девушка ест слишком много. По три-четыре приличных порций разных блюд она уминает за обе щеки. Куда все это девается, я не представляю.