Мы с моей соседкой ходили, спали, расчесывали волосы, чистили мандарины, переодевались. И все над этой тарой открытой.
Ночью, ближе к утру, заполнив, я отнесла ее в общий туалет, и еще часа три она стояла в туалете, где простите, не только чистят мандарины. Я не удивлюсь, если назавтра в моем анализе обнаружится пара динозавров с потомством.
Вчера поступила перед обедом. Обед мне дали, но сказали приходить самой последней, чтобы съесть то, что останется, так как порция на меня не была предусмотрена. Смягчила новость о моей вынужденной диете тетенька пояснением, что доедать я буду не то, что останется в тарелках, а то, что не выгребут из кастрюли. Ну гора с плеч! Поела и первого, и второго, а яблоко не дали. Ну и ладно. У меня свое есть.
К вечеру, предупрежденная о том, что ужин порционный и на него мне точно губу раскатывать не стоит, попросила своих принести мне брокколи.
Ну привыкла я на ночь овощами обходиться, такая милая антицеллюлитная слабость. Брокколи прибыла в течение нескольких часов, однако «во время пути собачка могла подрасти». Пока ехал, мой зеленый ужин оброс немного салом, картошкой и индюшатиной.
Рожаем
Как ни странно, оба раза пришлось рожать. Вот не рассосалось. Аист не долетел. Ожидания кочана капустного тоже оказались напрасными.
Намертво решила рожать сама. Я ж разве ж не смогу? ха! И про боль при схватках наслушалась, да, но мало меня это пугало. Итак, первая беременность – первые роды. Лежу, читаю электронную книгу.
Двенадцатый час ночи. В книге мужчина наблюдает за рожающей женой в то время, как где-то рожает от него любовница. Во, как все непросто. Все родили. Ура. Они, в книжке. Я же ни в какую. Уже и свечку присоветовала врач вставить. Ну всунула. Чем только не отоваришься, чтоб родить.
Встала пройтись до туалета. Вытекла свечка. плохая. думаю, свечка. Иду, а она все течет и течёт. Уже не свечка, а ведро свечек вылилось.
Вспомнила все, что вычитала и высмотрела в фильмах с детства о процессе родов. Точно. думаю, воды. Отошли, ушли или выпали.
С выпученными глазами поскакала к медсестреам, которые, к слову, в нашей больнице отличаются невероятным человеколюбием и отзывчивость. Ощущение, что их специально набирали для того, чтобы женщины больше никогда не приходили рожать.
Ворвалась в сестринскую с горящими глазами, надеясь новостью об отошедших водах осчастливить весь мир! Мне казалось, моя новость запустит мощную шестеренку глобальных событий моей жизни. Ка-ак скажу, и каа-к начнётся. Все сразу начнут меня поздравлять, забегают туда-сюда, прикатят мне носилки, положат меня, с трех сторон обмахивая опахалами из павлиньих перьев. А потом вызовут срочно доктора Хауса, он сорвется с постели, схватит свой чемодан, вылетит внеочередным рейсом. Ну а как же? Я ведь рожаю! Не поздравили, не положили и не Вызвали. Даже не взглянули в мою сторону. Продолжили пить чай и вести беседу, будто не человек тут на пороге материнства, а муха залетела.
Не поняли, наверное.
Рожаааюю, говорю, вот даже воды отошли, я точно знаю, я читала.
Толстая тетка потеснила меня в проеме двери своим небеременным, но совсем неслабым животом, подтолкнув меня в коридор, вышла со мной.
– Чего орешь, – говорит – Так рожаю же вот, и воды.
– Тут все рожают. Воды у нее. Тряпку возьми и убери все, что налила.
Иди-иди. Придут к тебе.
Я побрела за шваброй, судорожно вспоминая все. что успела прочесть о самостоятельных родах. В ванне вроде рожают. Где тут ванна? Где швабра – там и ванна.
Не обманули, пришли за мной. Переодели, забрали вещи, повели коридорам. Хотелось сложить руки за спиной и склонить повинно голову.
Рожала я на другом этаже. В предродовой палате оказалась одна. С медсестрой, которая заранее обещала помочь. До сих пор дружу с этим чудным человеком.
Уложила она меня на кровать, подключила аппарат по измерению схваток. Я достала контрабандой вынесенную иконку с молитвой на благополучное родоразрешение, и начала рожать.
Почему контрабандой, кстати? А потому что телефон мне с собой взять разрешили, а вот зарядное устройство – нет. Объяснить. что одно без другого не работает, я не смогла. Изловчившись, жестом факира всунула под обложку телефона тоненькую иконку, и, идя по длинным коридорам к своей одиночной камере, все боялась выронить ее и попасться до суда.