Он направился мимо ее кресла, и ее голова повернулась вслед за ним, она, словно под гипнозом, следила, как он кружит над своей жертвой.
— Я думал, ты какая-то особенная, — говорил он. — Я был, как ни смешно, высокого мнения о тебе. Я испытывал высочайшее уважение перед твоей независимостью в искусстве и в жизни. Встреча с тобой действительно заставила меня пересмотреть некоторые из моих наиболее циничных взглядов на женщин. Когда я глядел на твою работу, то воображал, что могу видеть твою душу. Многие люди, вроде тебя, обвиняют меня в бессердечности, своекорыстии и жестокости. Но Бог ты мой, Роза, я грудной младенец по сравнению с тобой. — Протесты замерли на ее устах. — Какую жизнь ты будешь вести с этим бедным чучелом, Роза? Ты обвела его вокруг своего маленького пальчика, ведь так? Вы не влюблены друг в друга, по твоим словам — ну ладно, множество браков выживают на таких условиях. А без любви у тебя наверняка не будет проблем с ненавистью. Нет, я далек от того, чтобы судить тебя за это. Факт в том, что он, по крайней мере, заботится о тебе, это очевидно, тогда как ты беспокоишься лишь о своей драгоценной, плетущей интриги персоне.
И потом твое искусство. Ведь ты же не готова пострадать ради него даже чуть-чуть. Если кто-нибудь не стоит над тобой с плеткой или не осыпает тебя похвалами, как осла морковками, ты перестаешь работать. Мне очень жаль, что ты заболела, однако ты ведь извлекла из этого неплохую выгоду, использовав как повод уклониться от того, что, как тебе известно, ты должна делать. От искусства не болеют. И не придумывай вирусов, которые нападают на тебя с такой зловещей целью. Ты просто прибегаешь, в оправдание, к этой болезни и к перинному предложению Найджела. Ты абсолютно безнравственна. Я полностью разочаровался в тебе, а ведь раньше думал, что у тебя есть характер.
Она сидела, застыв и онемев. Его рот, находившийся возле ее уха, продолжал извергать чистый яд.
— И еще, что там с постельными делами? — насмешливо прошептал он. — Что там со всеми твоими благородными, возвышенными принципами, такими, что я действительно не мог их не одобрить! — Он невесело рассмеялся. — Как тебе все это показалось, Роза? Он верит, когда ты изображаешь страсть? — Его голос стал шелковым, зловещим. — Сколько пройдет месяцев, пока твое тело не потребует своего и ты не заведешь любовника? Что, твое практичное замужество основывается на прогрессивных современных принципах? Вообще-то, я так не думаю. Поговоришь ли ты с ним искренне об этом теперь, прежде чем он обзаведется неверной женой?
Роза вскочила с места.
— Заткнись! — закричала она. — Ты ничего не знаешь об этом.
— Я знаю достаточно. Из всех компромиссов, которые ты делаешь, Роза, этот мне больше всех не нравится.
Она подошла к двери, ничего не видя перед собой, однако он преградил ей дорогу. Он схватил ее за руки, заключив ее запястья в жесткую, как тиски, хватку. Она знала с заставляющей замереть сердце интуицией, что последует дальше. Его губы коснулись ее, горько, сердито, словно в наказание. Никогда еще он не целовал ее так. Она слабо сопротивлялась, зная, что это бесполезно. Вся ее сила улетела из нее, пока она пила отравленную чашу. Расслабленно и беспомощно она позволила ему поднять себя на руки.
— Тебя следует проучить, Роза, — торжествующе шепнул он ей на ухо, — пока не станет слишком поздно. — И понес ее к кровати. Она почувствовала слабость, у нее закружилась голова. Все казалось странным, нереальным, словно она приняла наркотик. Она едва сознавала, что он расстегивает ей блузку, снимает лифчик. Лишь когда те болезненно знакомые симптомы желания начали заявлять о себе, она резко пришла в себя.
— Нет, — забормотала она, задыхаясь. — Алек, нет!
— Давай, — язвительно ответил Алек. — Ты ведь не засушенная девственница на этот раз, а? Давай-ка посмотрим, как ты продвинулась. — Его сильные руки прижали ее спину к постели. — Пора тебе узнать о себе правду, Роза, — пробормотал он, дразня ее груди языком, и их невольная реакция насмехалась над ее протестами. — Мне следовало бы переспать с тобой в Париже в ту ночь. Подумать только, я ведь так гордился своей деликатностью и порядочностью. — Его руки расстегивали ее юбку, проворно, с простотой человека, чистящего кожуру на апельсине.
— Алек! — завизжала она. — Остановись! Я… я…
— Я точно знаю, какая ты. А чего не знаю, то сейчас выясню.
Она наконец прокричала это слово, всхлипнув от отчаяния.
— Я беременна!
Откуда пришло к ней это озарение, она никогда не узнает, однако эффект был моментальным. Словно она вылила на него ведро холодной воды. Он одеревенело встал.