Если к трём частям клея БФ-76 добавить одну часть тёплой воды, то после непродолжительного перемешивания клеевая составляющая собирается в сгусток в центре посуды. Окружающая этот сгусток жидкость уже не просто вода, а спиртосодержащий нектар. Пьётся он с трудом, воняет резиной, но ко всему можно привыкнуть. Лучше всего для выполнения этой алхимической процедуры подходит армейский чайник. Одна беда – если сгусток не вытащить сразу, пока он мягкий, то дальнейшее использование посуды уже невозможно.
На этот раз старшина решил лично сопроводить меня к месту боевого дежурства. Пока я разглядывал гору из бачков и чайников закрывающую приёмное окно, старшина удалился в неизвестном направлении, сопроводив своё исчезновение фразой: «Принимай пополнение».
– Зови меня – Швед. Ты Саньком будешь. А это – Исроил.
В дальнем, самом сухом углу, устроившись на малом термосе, сидел старослужащий. Серовато-белая пилотка держалась на затылке ёжиком волос отросших после бритья в «сто дней до приказа». Сивенькие усики казались лишними на его лице. Перед ним стоял большой термос, подобие обеденного стола: миска с какой-то едой и торчащей вверх ложкой, кружка и кусок хлеба.
– На, налей воды. Не полную. Половина.
Швед протянул кружку, продолжая изучать меня взглядом. В принесённую воду он вылил содержимое пузырька, достав его из внутреннего кармана своего хэбэ. Распространившийся аромат заставил меня передёрнуть плечами.
– Отнеси на парашу. Только не рядом бросай, а прямо в бачок и смотри, чтобы «дубаки» не заметили.
Швед отдал мне пустой пузырёк, а сам, почесав три волоска на своей открытой груди, резко выдохнул и медленно вытянул замешанный в кружке нектар. Кто такие «дубаки» я не понял, а для понимания, где находится «параша» особой сообразительности не требовалось. Участок территории позади армейской столовой источающий незабываемый запах – аромат прокисшей солдатской еды, дополненный нотками аммиака, и был той самой «парашей». Прежде чем выкинуть пузырёк я, оглянувшись по сторонам, решил ознакомиться с содержанием этикетки: «Ризоль. Жидкость для втирания в кожу головы. Курс лечения от перхоти – семь дней. Процент содержания спирта – семьдесят. Объём – сто миллилитров. Цена – один рубль пять копеек».
Резиновый фартук, закрывающий моё туловище от шеи до пола, был единственно возможной спецодеждой на данном объекте. Горячей воды летом не было, а холодная лилась отовсюду. Казалось, даже стены источают воду. И потекли однообразные будни армейской службы.
Услышав однажды, как я, оправдываясь плохой памятью на имена, в очередной раз спрашиваю у Исроила его имя, Швед сказал: «Воин. Ты зря так легкомысленно относишься к службе. Скоро придёт Паша, а он забывчивых не любит. Сейчас Паша в госпитале отдыхает, но уже скоро должен прийти. Вы тут у него в этой параше отжиматься будете. – Он показал на толстый слой застилающих пол пищевых отходов. – При Паше даже я здесь не появляюсь».
Через несколько дней по военному городку прошёл слух, что Паша приехал из госпиталя, и Швед перестал заходить на дискотеку.
На своём боевом посту Паша появился в обед. Начищенные до блеска сапоги, кожаный ремень с обточенной бляхой, отглаженное хэбэ, неуставной подворотничок. Даже «рулёвские» эмблемы вместо стройбатовских. Всё соответствовало его сроку службы – «черпак». Но после взгляда на сутулую худосочную фигуру, напоминающую погнутую ветром осинку, в моей голове зародилось сомнение: «И что? Это чудо сможет заставить меня отжиматься в параше? А чо губы-то сковородником выпятил? Целоваться собрался?» Его дёргающаяся голова с плоским затылком выудила из памяти воронёнка, которого мы с пацанами прошлым летом нашли под ивами у родника. Утром прошёл дождь, перья намокли и торчали в разные стороны, как длинные чёрные волосы. Птенец замёрз, и у него уже не было сил. Большой тяжёлый клюв постоянно перевешивал, и голова воронёнка дёргалась то в одну, то в другую сторону. Никто из нас не захотел лезть на дерево, искать из какого гнезда выпал этот бедолага. Воронёнка забрал Игорёк и поселил у себя в терраске. Потом было весело смотреть, как тётя Нина, его мать, устанавливая посреди двора чучело, беззлобно ругалась: «Мало того, что эта птица загадила все полы в терраске, так она ещё и белью высохнуть не даёт».