– То есть вы хотите сказать, – медленно произнес Боманьян, – что сразу готовы заполучить то, на что мы потратили целые годы поисков?
– Вот именно.
– А если я не стану вам в этом помогать?
– Простите, вы отказываетесь? Мне нужен прямой ответ.
– Разумеется, я отказываюсь. Ваше требование абсолютно бессмысленно, и я отказываюсь самым решительным образом.
– Тогда я выдвину против вас обвинение.
Боманьян растерялся. Он смотрел на Рауля как на сумасшедшего.
– Выдвинете против меня обвинение… Это что еще за новости?
– Обвинения против всех троих.
– Всех троих? Но в чем же вы нас обвиняете, любезнейший?
– Я обвиняю вас троих в убийстве Жозефины Бальзамо, графини Калиостро.
В ответ – ни одного возмущенного возгласа. Ни одного протестующего жеста. Годфруа д’Этиг и его кузен Беннето еще глубже вжались в кресла. Боманьян смертельно побледнел и попытался усмехнуться, но его лицо лишь исказила жуткая гримаса.
Он встал, запер дверь и положил ключ в карман, что несколько приободрило его приспешников. Явное желание предводителя перейти к насилию придало им сил.
Рауль имел дерзость пошутить:
– Месье, когда новобранец прибывает в полк, его сажают на лошадь без стремян, чтобы он научился держать равновесие.
– Что вы хотите этим сказать?
– А вот что: я дал себе клятву не носить с собой оружия, пока буду способен справляться со всеми сложностями при помощи собственного мозга. Так что вы предупреждены: у меня нет стремян… точнее – нет револьвера. Вас трое, вы все вооружены, а я один. Так что…
– Так что довольно слов, – грозно перебил его Боманьян. – Перейдем к фактам. Вы обвиняете нас в убийстве Калиостро?
– Да.
– И у вас есть доказательства, подтверждающие это чудовищное обвинение?
– Есть.
– Я слушаю.
– Извольте. Несколько недель назад я бродил вокруг Этиговых Плетней, надеясь, что счастливый случай позволит мне увидеться с мадемуазель д’Этиг, и увидел, как к дому подъехал экипаж с одним из ваших друзей на козлах. Экипаж въехал во двор, следом в открытые ворота вошел я. Женщину, которая была Жозефиной Бальзамо, перенесли в зал старой башни, где вы все собрались на так называемый суд. Процесс проходил самым нечестным и вероломным образом. Вы были прокурором, месье, и ваша ложь и тщеславие заставили окружающих поверить, будто эта женщина избрала вас в любовники. Что касается присутствующих здесь двух господ, то они исполняли роль палачей.
– Доказательства! Доказательства! – взвизгнул Боманьян, лицо которого исказилось до неузнаваемости.
– Я был там и лежал в оконной нише прямо над вашей головой.
– Это невозможно, – пробормотал Боманьян. – Если бы это было правдой, вы бы попытались вмешаться и спасти ее.
– Спасти от чего? – возразил Рауль, который как раз не хотел раскрывать тайну спасения графини. – Я поверил, как и остальные ваши друзья, что вы приговорили ее к заточению в английском сумасшедшем доме. Поэтому я покинул свой наблюдательный пост тогда же, когда все разошлись. После этого я бросился в Этрета. Арендовал лодку и вечером поплыл впереди английской яхты, о которой вы говорили, с намерением пристращать ее капитана.
Но это была ошибка с моей стороны, которая стоила жизни несчастной графине. Только потом я понял ваш гнусный обман и смог восстановить картину преступления во всей ее жестокости: то, как ваши сообщники спускались по Лестнице Кюре, то, как пробивали дно лодки, то, как утопили ее.
Слушая Рауля с видимым испугом, трое сообщников постепенно придвигались все ближе друг к другу. Беннето оттолкнул стол, который был препятствием между ними и молодым человеком. Рауль заметил свирепую физиономию и кривую ухмылку Годфруа д’Этига. Один знак Боманьяна, и барон покончит с ним, заставив заплатить за его безрассудство.
Но может быть, именно это необъяснимое безрассудство и удерживало Боманьяна от последнего шага. С тихой угрозой он сказал:
– Повторяю вам, месье, вы не имели права действовать подобным образом и вмешиваться в то, что вас не касается. Но я не собираюсь лгать или отрицать что бы то ни было. Только… только я задаю себе вопрос: раз уж вы раскрыли такое преступление, как же вы посмели прийти сюда и угрожать нам? Это же чистое безумие!
– А почему, собственно, безумие, месье? – простодушно спросил Рауль.
– Потому что ваша жизнь в наших руках.
Рауль пожал плечами:
– Моей жизни ничто не угрожает.
– Однако нас трое, и мы не расположены к милосердию, когда вопрос о нашей безопасности стоит так остро.
– Я рискую жизнью рядом с вами троими не больше, чем если бы вы были моими защитниками.