Интересно, рассказывал ли кто-нибудь заокеанскому гостю о том, как молодой аспирант, сидя в темном подвале, изучал люминесценцию чистых жидкостей? У нас об этом не раз писали, и вы уже догадываетесь, что подвал принадлежал лаборатории С. И. Вавилова, а аспирант — его ученик. Добавим, что время действия — начало тридцатых годов, а аспиранта зовут Павел Черенков. То, что он видит, не укладывается в неоднократно проверенную теорию учителя. Черенков после долгих и трудных опытов приходит к выводу, что наблюдаемое им свечение не люминесценция. Эксперименты, их обсуждение, их осмысливание занимают месяцы и годы. Но опыты Черенкова приводят только к увеличению количества утверждений, начинающихся на «не». То, что он наблюдает, не люминесценция, не тормозное излучение, не…, не…, не…, но ничего более определенного сказать нельзя.
В игру включаются теоретики — И. Е. Тамм и И. М. Франк. Они бесспорно доказали, что Черенков открыл новое, совершенно неожиданное явление, ставшее с тех пор известным всему миру под названием «эффект Черенкова». Вместе с Вавиловым они разработали строгую и ясную теорию этого эффекта, получившего теперь широкое применение как новое орудие исследования микромира.
Вряд ли профессор Таунс когда-либо слышал эту историю. Но он, несомненно, знал, что П. А. Черенков и И. М. Франк и академик И. Е. Тамм были его предшественниками в Стокгольме. Ведь они в 1958 году получили Нобелевскую премию за открытие и объяснение эффекта Черенкова. Я не знаю другого института, кроме ФИАНа, где одновременно работают пять лауреатов Нобелевской премии!
Итак, Таунс прежде всего устремился в ФИАН, как называют его наши физики. Коротко и динамично. В устах иностранца это слово звучало особенно певуче и таинственно. Пусть говорят что хотят враги сокращений. ФИАН — красивое слово. Конечно, бывают сокращения-монстры, сокращения-сорняки. Но ФИАН вошел в наш язык так же прочно, как фотон, фонон или термояд. Да здравствует ФИАН — Мекка физиков!
С Петровских линий, в которых помещается «Будапешт», одна из старых московских гостиниц, ставшая временной обителью супругов Таунс, машина въехала в узкую часть Петровки и, влившись в односторонний поток движения, покатила к центру.
У шумного Столешникова переулка улица вдруг расширилась, но, видно, недостаточно и, уступив пешеходам часть мостовой, отгородилась от них красным металлическим барьером. Справа один за другим в улицу спускались узкие переулки. У перекрестка показалась более широкая улица, круто поднимающаяся налево. «Кузнецкий мост», — прочитал профессор, но никакого моста не было.
Обогнув Большой театр с его толстыми белыми колоннами, уходившими выше, чем позволяла видеть крыша машины, они попали на обширную площадь. Справа, на широких ступенях между восемью колоннами, и слева на зеленеющем сквере бродили стайки туристов. Блестели объективы фотоаппаратов и кинокамер. За широким проездом на площади показался второй сквер. Величественная бородатая голова, высеченная из серого гранита, смотрела на площадь. Карл Маркс, узнал профессор.
Американский физик был в центре коммунистического мира. Что ждет его здесь? Он оглянулся. Теперь театр был виден целиком. На высоком фронтоне застыла знакомая по фотографиям квадрига вздыбленных коней. Слева показалось опоясанное балконами здание. Справа на строгом сером фасаде горели золотые буквы: «Совет Министров СССР». Впереди снова открылась залитая асфальтом площадь. Из-за гостиницы показались башни и стены Кремля. Далеко направо уходил широкий прямой проспект. В самом начале его виднелась строительная площадка, обнесенная белой дощатой загородкой.
Машина медленно катилась по гладкому асфальту мимо старинных и новых зданий. Кремль исчезал и проглядывал вновь. Вот он снова предстал перед приезжим во всей красе, когда машина поднялась на широкий мост. За мостом они свернули в узкую уличку, которая вскоре влилась в площадь и перешла в прямую широкую магистраль. Машина пошла быстрее. Наконец она развернулась и, описав петлю, подъехала к ажурной решетке перед стоящим в глубине небольшого сада зданием.
По обеим сторонам ворот располагались небольшие павильоны. Вывеска у дверей правого из них сообщала, что именно здесь расположен Физический институт Академии наук СССР. Посреди обширной клумбы на постаменте возвышался бюст Петра Николаевича Лебедева. Тяжелые оштукатуренные колонны придавали зданию торжественно-казенный вид. Холодный вестибюль с мраморным полом с равным успехом мог быть вестибюлем и театра и банка. Две мраморные лестницы, устланные красными ковровыми дорожками, поднимались на второй этаж.