Все-таки он набрал уже слишком хорошо знакомый номер. Но вместо гудков услышал равнодушный голос автомата:
— …выключен или временно недоступен. Пожалуйста, перезвоните позднее.
Очень хорошо. Он перезвонит позднее… когда уже будет около дома. Или сама Ида не вытерпит — перезвонит, что-то она сегодня выдала только один звонок, обычно бывает раза четыре-пять. Заработалась? Или с кем-нибудь заболталась? Оба варианта были одинаково возможны.
Телефон Иды не откликнулся ни тогда, когда Егор добрался до конечной станции метро, ни тогда, когда он пришел домой. То есть в квартиру, куда перебрался пару месяцев назад, уступив, наконец, отчаянному давлению. Ида звонила ему днем и ночью, клялась в любви, рыдала, что не может без него жить, сообщала, что, кажется, ждет ребенка, угрожала отравиться или вскрыть себе вены.
Один раз действительно наглоталась каких-то таблеток и двое суток провела в больнице. Хорошо, что вмешался ее официальный муж, нажал на какие-то рычаги и добился, чтобы незадачливую самоубийцу не задержали под надзором психиатров. Сам по профессии врач, он обладал обширными связями и, судя по всему, до сих пор любил все еще законную супругу.
Тогда Егор решил, что играть чувствами женщины — непорядочно. Если она хочет, чтобы они жили вместе, что ж, придется. Да он и сам тогда жизни не мыслил без Иды, сам звонил ей по нескольку раз на день, постоянно думал о ней, вспоминал их встречи. Значит, это судьба. А Маша…
Маша все поймет, с детьми видеться она ему, конечно же, не станет мешать, и вообще все со временем наладится. Не он первый уходит из семьи, не он — последний…
Он и вообразить себе не мог, что не сможет видеться с детьми из-за Иды. Что через считанные дни совместной жизни обнаружит под оболочкой ангела во плоти вполне земную, трезвую и чрезвычайно расчетливую женщину, занятую только собой, своими прихотями и тем, что она называла «моим творчеством». Женщину, глубоко равнодушную к интимной стороне любви.
Родители наотрез отказались с ним разговаривать, мать даже слегла с сердечным приступом. На работе, кроме Григория, никто ничего не знал, а тот, выслушав как-то сбивчивый и не слишком внятный рассказ Егор о странных поступках и разговорах Иды, только вздохнул:
— Старик, по-моему, ты делаешь огромную глупость. Променять Машу на эту… стерву…
Слово «стерва» почему-то очень больно задело Егора.
— Она не стерва! Просто у нее своеобразный характер. Она — творческая личность, тонкая, ранимая…
— Очень ранимая! Да у нее шкура — как у носорога! Все эгоисты такие. «Я», «мне», «у меня»… А ты у нее на каком месте?
— Понимаешь, — с каким-то отчаянием сказал Егор, — я без нее дышать не могу.
— Крепко она тебя охомутала, — пожалел его Григорий. — Хорошо хоть квартира у нее собственная имеется. Кстати — откуда? От все еще ее мужа?
— Нуда…
Григорий присвистнул:
— Ловка, ничего не скажешь! Выскочила за москвича, отобрала квартирку, ребенка сплавила родителям, теперь ищет богатого спонсора… без развода с мужем. Круто!
— Это не так!
— А как? Ладно, с тобой сейчас разговаривать бесполезно. Потом спохватишься, да поздно будет. Мой тебе совет: возвращайся в семью.
— Ида покончит с собой, — глухо сказал Егор. — Она уже пыталась.
Григорий только пожал плечами и закатил глаза к потолку.
Больше они на эту тему не говорили, Егор и так раскаивался в своей минутной слабости и излишней откровенности. В конце концов, они с Идой — взрослые люди, сами разберутся, как им жить дальше. Конечно, она немного неуравновешенна, но ведь — поэтесса! Известно, что все творческие люди — со странностями.
В квартире было пусто, темно и, как всегда, холодно. То ли батареи плохо грели, то ли оконные рамы пропускали малейший ветерок. Егор снял плащ и ботинки, прошел на кухню, открыл холодильник. Так и есть: ничего. Придется опять выходить в ближайший магазин. Заодно и деньги с карточки снимет… те, что остались после перевода Маше.
Ида не появлялась и не звонила. Егор успел сходить за продуктами, нажарить картошки с готовыми котлетами, заварить чай. Успел поесть, потому что чувство голода становилось уже нестерпимым. Часы показывали почти одиннадцать, когда в замке, наконец, повернулся ключ.
Он вышел в прихожую. Ида как раз снимала сапожки: модные, яркие, купленные неделю тому назад. На него повеяло уже знакомым запахом ее духов и чуть-чуть — вином.
— Ты давно дома? — вместо приветствия спросила она.
— Давно. Что у тебя с телефоном?
— А, разрядился, — беспечно махнула она рукой. — Мы с девчонками зашли в кафе и заболтались.
Не было ни «извини», ни даже нотки сожаления в голосе. Оставалось только надеяться, что она говорит правду. До встречи с Идой Егор даже не знал, что такое ревность, но за полгода вполне преуспел в этом чувстве, хотя из гордости молчал и не задавал вопросов.
— Значит, ты не голодная, — констатировал он холодно и пошел в комнату.
— Только не говори, что ждал меня с ужином! — услышал он.
— Не ждал. Давно поел.
— То есть тебе безразлично, хочу я есть или нет.
«Начинается, — устало подумал Егор. — Все-таки пить ей совсем нельзя, крышу срывает моментально».
— Не безразлично.
— Но ты даже не поинтересовался.
Ида прошла следом за ним в комнату и заняла свое обычное место — в углу дивана. Свернулась там клубочком и затихла. Кажется, обиженно.
— Кстати, завтра я задержусь, — сказал ей Егор.
— На дискотеке?
— На какой…? Ах, да. Нет, на дискотеку я не собираюсь.
— То есть как не собираешься? А я думала, мы пойдем вместе, ты меня представишь там всем.
— Зачем?
Глаза Иды недобро сощурились.
— Ах, незачем? Ну, конечно, представлять любовницу — стыдно.
— Не говори ерунды. Какой смысл тебя представлять, если я оттуда ухожу?
— Тем более! Может быть, на новом месте работы ничего подобного не будет. А я обожаю танцевать.
— Милая, как ты себе это мыслишь? Днем я подам заявление об уходе, а вечером, как ни в чем не бывало, припрусь на вечеринку?
— А почему бы и нет?
— Потому, что это непорядочно! — начал терять терпение Егор. — И вообще я завтра собираюсь повидать детей.
— Что-что?
Теперь уже большие зеленые глаза, так восхищавшие Егора, превратились в два крохотных кусочка льда.
— Ты хочешь сказать, что поедешь к своей бывшей жене? Зачем? Деньги отвезти?
Вадим пожал плечами.
— Деньги я уже перевел ей на карточку.
Изящная керамическая вазочка, стоявшая на столике возле дивана, полетела на пол и со звоном разлетелась на кусочки.
— Как это — «уже перевел»? Опять?! Ах ты, гаденыш! Как ты посмел?!
— Ты выпила лишнего, — с трудом сдерживаясь, ответил Егор. — Успокойся. Я же не твои деньги…
— Мои! Если ты живешь со мной, то все деньги должен отдавать мне! До копейки!
— А покупать еду и тебе же подарки — на что?
— Меня не касается. Подрабатывай. Ты мужчина. Хотя иногда я в этом начинаю сомневаться.
— Ты соображаешь, что несешь? — бледнея, спросил Егор.
— Не беспокойся, соображаю. Мужчина, ха! Ты просто тряпка со вторичными половыми признаками. Самодовольный тип, который только и умеет, что раздавать красивые обещания. Ты был в суде? Ты намерен разводиться и разменивать квартиру? Или мы так и будем жить в этой халупе друг у друга на головах?
— Ида, остановись! Я никогда не говорил о размене квартиры.
— Конечно! — фыркнула она. — Пришел к женщине на все готовенькое. Да еще деньги на ветер швыряешь, живешь за мой счет. Пора платить по векселям, миленький.
— Каким еще векселям?
— Ах, мы не понимаем? А когда завлекал меня, когда сделал своей любовницей — понимал? Когда сбежал от своей ненаглядной женушки и сопливых детишек — соображал? Хотя… тогда ты был совсем другим. Тогда мне казалось, что вот человек, который действительно меня любит и готов идти со мной по жизни вместе… Ты прекрасно знаешь, как я верила в само слово «Мужчина». Рыцарь, защитник, человек, который ведет свою женщину по жизни за руку. Ну, сколько раз я говорила, что я ненавижу, когда мне приходится человека «пинать», подталкивать его к каким-то действиям? Ну, сколько раз я говорила, что настоящий мужчина не нуждается в сотнях дополнительных напоминаний, а сразу делает? Спать со мной ты готов…