— Да нет! Это же черт знает что такое! — Павел был раздосадован, возмущен, унижен!
Ему — ему! — предпочли другого! И так явно, так просто! И этот другой осмеливался писать к ней!
— Такая компрометация! — воскликнул он, впервые, быть может, оскорбив тишину своего кабинета. — Сестра моей жены имеет переписку с… Да черт знает с кем! Да он еще кого-то погубил! Чью-то жизнь, доверенную ему! Разбойник, злодей! Дозволить Софье прочесть это ни в коем случае нельзя. Честь, дворянская честь, сознание приличия и чувство долга перед собственной семьей не позволят мне отдать ей это пошлое, глупое, преступное письмо!
Но надо же еще и сделать что-то! Что-то, что навсегда отвратит этого нечестивца писать к Софье. Но что? Ах! Да ведь надо же просто послать письмо, письмо только с одним кратким «нет», и все навек будет кончено! Исчезнет всякая возможность счастья для Софьи, для женщины, так решительно отвергшей его — Павла!
Тут же князь сел за стол, взял бумагу и начертал на ней решительное «нет». Письмо было запечатано и отправлено адресату без малейших колебаний и сомнений. И все было бы так, как и задумал Павел, но…
Но слава нашим ямщикам, нашим почтовым каретам, нашим быстрым дорогам и веселым почтовым рожкам! Как легко теряется корреспонденция в пучине бездорожья, снегов и вод безбрежных русских! Или на то была воля Провидения? Перст судьбы? И суждено двум любящим сердцам было быть вместе? Как бы то ни было, письмо Павла, с этим кратким «нет» без подписи и объяснений, затерялось, пропало, не дошло до адресата!
Между тем в Москве, Александр Андреевич, с ума сходивший от ожидания, решил, что две недели срок более чем достаточный для того, чтоб получить его письмо и начертать краткий на него ответ. Если он ничего не получил до сих пор, то, видно, корреспонденция затерялась. К тому же… Он вдруг решил, что Софья не сможет отказать ему. Ведь она любит! И это стало совершенно ясно тогда, в Риме! Чтобы ни случилось, какие бы сомнения ни терзали его, нынче надобно ехать в Петербург. Ехать, и там, встретившись с нею, говорить лицом к лицу. Объясниться, сказать вновь «люблю» и, как знать, может быть, уже вернуться домой счастливым мужем!
Не медля ни минуты лишней, Тургенев собрался и в четыре дня домчался до столицы.
— А, вот ты и в столице! А ведь клялся, что никогда тебя здесь не будет!
— Обстоятельства, жизненные обстоятельства… Жизненно важные обстоятельства…
Тургенев остановился в холостяцком доме приятеля своего Бутурлина. Тот уже месяц как приехал из Италии приводить в порядок дела.
— Я завтра думаю ехать в деревню, а ты живи тут хозяином, дружище! Я бы и сам рад остаться, но вор-управляющий совсем от рук отбился. Ты же знаешь, как матушка моя всегда рассуждала: воруй, но знай меру. А когда совсем уж без стеснения… Да на что прикажешь нам в Италии проживать?
Александр рассмеялся:
— Верно! Тут нужен глаз да глаз.
— Ну, да ты хозяин справный, как мне известно… Что тебя все-таки привело в Петербург? — Матвей не скрывал своего любопытства.
— Я думаю жениться, — ответил Тургенев.
— Как? Опять? — ужаснулся Бутурлин. — А тебе не страшно?
— Брось! Тут обстоятельства совсем иные… Я влюблен, и влюблен страстно…
— А она, позволь спросить?
— Надеюсь… — ответил Александр. — Для того и приехал, чтоб узнать. И если суждено, если она любит, то… Быть нам вместе, и точка!
— Браво! Какой решительный настрой… Что ж, будь счастлив, коли так, дай Бог тебе удачи.
— Да, без удачи в таком деле мне не обойтись…
— Да что за дом? Ты туда вхож? — спросил Матвей.
— Нет, я их почти не знаю. Загорские, ты слышал о таких?
— Конечно, слышал. Младшая из дочерей замужем за князем Пронским. И старшая — Софья Николаевна — живет при матери. Они балов не устраивают, состояние не то. Нынче, знаю, приглашены к фон Закк. Баронесса едва выздоровела и уже дает праздник. Принимать будет сама, ее супруг и ее племянница, графиня Фабиана ди Тьеполо.
— Так я с ней знаком!
— Тем лучше, — сказал Бутурлин. — Я буду нынче там с визитом и скажу о тебе. Будь уверен, что приглашение тебе пришлют.
Так и случилось. Фабиана с радостью послала с Бутурлиным приглашение для Тургенева. Ей хотелось увидеть своего «итальянского» знакомца, как она сказала тетке.
Едва войдя в залу он увидел ее. Прекрасная, как и всегда, но печальная, она сидела подле какой-то дамы. Должно быть, подле матери. Он бы тут же бросился к ней, но… Необходимо было действовать расчетливо. Тургенев направился к хозяйкам и через минуту уже раскланивался с Фабианой. Та, взяв его под руку, прошла с ним круг или два по залу, расспрашивая о том о сем и радуясь встрече.
— Мы уж думали, что вы пропали навсегда, — заметила наконец Фабиана.
— «Мы»? Вы сказали — «мы»? Смею ли я надеяться, что и Софья Николаевна думала обо мне?
— Боюсь, что да, — ответила графиня.
— Отчего боитесь?
— Но вы же исчезли. И не было и надежды, что вы вернетесь и мы вновь встретимся с вами.
— Разве у вас были какие-то опасения относительно меня и… и Софьи Николаевны? — нерешительно спросил он.
— Да, были, — твердо ответила Фабиана, остановившись и посмотрев прямо ему в глаза. — И теперь, господин Тургенев, я спрашиваю вас: что вы намерены делать? Для чего приехали?
— Намерение у меня одно, сударыня. Я влюблен… И я хочу быть вместе с предметом моей любви. Я приехал объясниться с Софьей Николаевной и просить ее руки. Помогите мне! — Он с мольбой посмотрел на Фабиану.
Та улыбнулась:
— Я рада. И я, конечно, помогу вам. Смотрите, видите ее?
— Да. С кем она?
— Это ее мать, сестра и муж сестры — князь Пронский.
Александр посмотрел и увидел молодого человека со скучающим, но вместе с тем настороженным лицом, не сводившего с Софьи глаз, и надутую его жену, шептавшуюся с матерью. Софья по-прежнему сидела совершенно молча и безучастно глядела по сторонам.
— Однако как он смотрит на нее, — пробормотал Тургенев.
— Еще бы, — заметила Фабиана. — Князь преследует ее. Насколько мне известно, она уехала со мной в Италию именно из-за этого.
— Мерзавец…
— Тише! Теперь котильон. Постойте, мы вырвем ее из семейного окружения!
Фабиана решительно взяла Тургенева под руку и спросила:
— Вы, кажется, пришли с приятелем?
— Да, верно.
— Где он?
Александр указал на Бутурлина. Фабиана подошла к нему и сказала:
— Вы обязаны помочь вашему другу, господин Бутурлин. Вы не откажетесь?
— Ни в коей мере, — усмехнулся Матвей. — Что мне делать?
— Танцевать! — воскликнула Фабиана. — Вашу руку? — Она протянула свою ручку Бутурлину. — И мы проверим, — графиня лукаво посмотрела на Тургенева, — кого она изберет…
В ту же минуту, опираясь на руки уже двух кавалеров, Фабиана подошла к Софье. Девушка подняла глаза, улыбнулась Фабиане и тут… Она вздрогнула и побледнела, увидев его. Все это не укрылось от взгляда князя Павла. Но что бы он мог сделать? Как мог помешать?
«Теперь станет ясно, — подумал Александр, — хочет ли она видеть меня или нет…»
Фабиана улыбнулась и сказала:
— Рим или Петербург?[18]
Софья лишь одно мгновение промедлила, а затем ответила:
— Рим…
Тут же Софья с Тургеневым, а Фабиана об руку с Бутурлиным ринулись в котильон.
Они ни слова не сказали друг другу. Но стоило им только взглянуть друг другу в глаза, как все тотчас было ясно.
Фабиана, которая желала покровительствовать столь нежному чувству, подошла к ним, прервав танец, и заметила, что среди прочих красот дома имеется и оранжерея. Втроем они направились осмотреть это прибежище лета, но графиня почти тут же исчезла, оставив их одних.
18
Согласно условиям котильона, к даме (или кавалеру) подводили двух потенциальных партнеров и на каждого загадывали свое слово. Это могло быть название цветка, танца, любой вещи — чего угодно. Тот, чье слово угадывала дама и шел с ней танцевать. Как правило, слово загадывалось со смыслом, чтобы можно было выбрать желаемого партнера.