Венчание князя Пронского и Юлии Николаевны Загорской прошло по веками установившейся традиции. С шаферами, блестящими гостями, приданым, новыми экипажами, визитами и прочим, что и полагалось в этом случае. Затем молодые отправились в деревню, в поместье, принадлежавшее князю, находившееся верстах в тридцати пяти от Петербурга. Собирались по обычаю долго. И в самом начале мая упряжка «на долгих» [1] отправилась в имение. Возглавляла процессию карета, запряженная четвернею цугом, в которой поместились Юлия Николаевна, теперь уже молодая княгиня Пронская, и ее сестра Софья Николаевна. Сам князь, молодой супруг, ехал в легком фаэтоне. Затем тянулась линейка с приближенной прислугой, камердинерами и камеристками, которую тащили шесть лошадей. Далее следовали брички и фуры, нагруженные всем, что может понадобиться в дороге. Везли припасы (жареную телятину и индейку, гусей и кур, пироги сладкие и с фаршем, разные напитки) и кухню, в бричке ехали дворовые и сенные девушки. Везли ковры, стулья, столы и кресла и даже кровать и войлочную «калмыцкую» палатку для удобства ночевки или обеда в пути, чтоб дамы и князь могли спокойно почивать и вкушать пищу, не опасаясь нежеланных знакомств, насекомых и прочих разных неудобств, что так часты на постоялых дворах. Через каждые восемь-десять верст делали остановку. Иногда прогуливались по лесу или по берегу реки. Ехали не торопясь, словом, жили в дороге так, как хотелось. Павел Петрович любезничал с обеими своими спутницами, отдавая предпочтение, конечно, своей молодой супруге. Юлия Николаевна млела от удовольствия, наслаждаясь своей первой поездкой в положении барыни и хозяйки. Она предвкушала, как войдет госпожой в княжеский дом, как займется приведением хозяйства по своему вкусу. Сестра, которую она попросту умолила ехать с собой, должна была стать свидетельницей этих ее побед. Юлии в тайне льстила мысль, что она — младшая — уже замужем и опередила свою старшую сестрицу. Она, замужняя дама, будет первенствовать теперь и за столом, и в гостях, и на празднествах перед сестрой, не то что раньше, когда она должна была уступать Софье. Теперь — Софья уступит ей. Но, впрочем, Юлия думала об этом так, про себя, не желая обижать сестру вслух. Да и мысли эти были скорее неосознанные, чем намеренные. Таким вот образом господа провели в пути около четырех дней и наконец прибыли в поместье.
Усадьба князя Пронского имела давнюю историю. Еще императрица Екатерина пожаловала деду Павла Петровича эти земли. Тогда же, удалясь от дел, князь Иван занялся обустройством имения. Господский дом стоял на пригорке, окруженный с одной стороны цветущим садом, с другой — садом плодовым и оранжереей, с третьей — просторным парком с рядом аллей, с фасада выходил на высокий берег реки. Поэтому колонны усадьбы видны были издалека и составляли красоту поместья. Дома крестьян находились в отдалении от усадьбы, так же как и хозяйственные постройки, чтобы не смущать господ своим видом.
Дом был поделен на парадные, жилые и служебные помещения. Парадные покои, с большими окнами и паркетными полами, с обитыми шпалерами стенами и потолком, предназначенные для танцев и развлечений, располагались анфиладою, и в них гуляли страшные сквозняки, никакой тонкой печью невозможно было их согреть. Да и печей-то подходящих там устроено, по такому случаю, не было. Но зимой в имении никто не жил, а летом сквознякам были только рады. В жилых помещениях располагались спальни господ, гостиные, столовая зала. Тут же была и девичья, выходившая на заднее крыльцо, поближе к службам и кухне. Впрочем, кухня, устроенная в отдельном помещении во дворе усадебного дома, была сделана так, чтобы ничто не могло оскорбить привередливого взора.
Молодая чета поселилась в покоях, состоящих из спальни, кабинета князя и небольшой гостиной. Софью поместили в довольно просторную комнату во втором этаже. Кровать расположена была за ширмами, вполне в обычае того времени, а остальное пространство можно было использовать как гостиную.
Жизнь пошла своим чередом. Вставали рано утром и кушали чай. Затем Павел Петрович занимался хозяйством, принимая управляющего и довольно часто уезжая с ним в поле. Иногда Павел пропадал и на целый день, когда надобно было объехать все имение, и тогда сестры обедали в одиночестве. Объезжая все имение надобно было сделать 25 верст без малого и оттого, чтобы инспектировать его целиком, хоть время от времени, требовался целый день. Юлия занялась домом, но вскоре ей это показалось не так интересно, как поначалу. Ей хотелось праздников да гуляний, а приходилось надзирать в девичьей за плетением кружев да вязанием, бывать на кухне, следя за приготовлением блюд, принимать первые ягоды и приказывать варить варенье и многое другое, чем обычно наполнена деревенская жизнь.
Более того, весь столичный блеск из их жизни был удален. Павел расхаживал совсем по-домашнему, нося серый фрак, узкие панталоны и сапоги с английскими раструбами, дополняя этот костюм курткой из серого сукна и круглой шляпой для верховой езды. Спасибо, что не любил он халата и бумажного[2] ночного колпака. Но со временем перейдет он и к этим нарядам, как и всякий помещик, оседший в деревне. Теперь, пока он не собирался поселяться тут на веки, он все еще франтил, но, правда, очень по-простому.
Юлия же поначалу ни в какую не желала уступать светской привычке и наряжалась совсем по-городскому. Софья, которой простота пришлась по вкусу, легко перешла к капотам[3] из ситца или камлота, смотря по погоде, и к шалям с кружевами и вышивкой. Особенно полюбился ей индейский платок[4], найденный в одном из сундуков Юлией и переданный Софье, который был цвета «чижикова хвоста»[5], как уверял сестер Павел. Софья бы век жила в деревне, наслаждаясь простором, простыми домашними заботами, в которых вскоре заменила она в доме сестру, разбирая всякие споры, с которыми являлись к ней люди, признавшие, как ни странно, старшинство именно за ней, уговариваясь с поваром в кухне, с ключницей в людской, и прочее… Ах, это была несбыточная мечта. Вскоре ей предстояло вернуться в Петербург, к маменьке, и продолжать ту тягостную и бесцельную жизнь, которую она так не любила.
Но скоро этакая простая жизнь, наполненная заботам, и мужу, и жене прискучила.
Павел начал приглядываться к обеим дамам, неожиданно оказавшимся с ним под одной крышей. Он замечал и лень, и постоянное недовольство жены, которая только и требовала развлечений, но ничего не делала, чтобы хотя бы выдумать себе занятие. Вскоре она даже перестала одеваться и по целым дням расхаживала в халате по дому. Софья составляла резкий контраст с сестрой. Ее живая натура стремилась к какой-либо полезной деятельности и, если она не занималась домом, заботу о котором полностью передоверила ей Юлия, то непременно шла гулять или выезжала. В деревне она взялась учиться верховой езде и упросила зятя позволить ей это. Тот, правду сказать, боялся какого-нибудь несчастья, но после согласился, выделив самую смирную лошадь со своей конюшни, и поначалу сам отслеживал первые Софьины успехи, а потом приставил к ней опытного человека из своих людей.
Софья же проявила интерес и к его псовой охоте, которую держал он, как и многие помещики в округе. На псарне у князя содержалось, как и следовало для обычной охоты, две стаи гончих и четыре своры борзых. Итого, стало быть, по дюжине тех и других.
Вскоре Софья стала часто выезжать с ним верхом, уговаривая Юлию составить им компанию. Сестра всегда соглашалась и ехала рядом в коляске, которой быстро научилась управлять сама. Но затем и эти развлечения прискучили ей.
К тому же Юлия и Павел заметно охладели друг к другу. Он и вначале не питал к жене особых чувств, теперь же, приглядевшись к ее вялому характеру и привыкнув к ее красоте, он потерял и последний интерес к супруге. Юлия, поначалу страстно влюбленная в мужа, не то чтобы охладела к нему, но в ней стало зреть недовольство тем, как мало он проявляет к ней внимания. Она стала немного ревновать его к сестре, примечая его восхищенные взгляды, обращенные к Софье, лихо ездившей верхом. Супруги начали ссориться, и, поскольку Павел не привык уступать, да и не желал этого делать, ссоры их делались долгими. Они по нескольку дней не разговаривали, а после и вовсе стали жить по разным комнатам.
1
То есть на своих лошадях, а не на почтовых, от этого путешествие было более протяженным по времени. (