– Здравствуй, – осторожно сказал Йейл, заметив пристальный взгляд Джастин. Он покачал головой, давая понять, что звонит не ее отец. Она снова уткнулась в журнал, но Йейл видел, что Джастин прислушивается к разговору.
– Мне необходимо поговорить с тобой, – взволнованно сказала Лекси. – Это очень важно. Я звоню из автомата, у меня не хватит монет для длинного разговора. Это связано со смертью Эммета.
– С чем?
– Йейл, можешь приехать сюда?
– Постараюсь, – ответил он деловым тоном, наблюдая за Джастин. – Когда?
– Как можно скорее. Лучше сегодня.
– Да. Сейчас выезжаю. Спасибо.
Он положил трубку. Его сердце отчаянно билось.
– Что случилось? – спросила Джастин.
– Это одна из моих клиенток, спрашивала, могу ли я найти интересующую ее картину.
– Понятно…
– Я должен заняться этим немедленно. – Йейл пошел в спальню за ключами от машины. – Прямо сейчас? А как насчет…
– Джастин, ты же знаешь, что больше всего на свете я бы хотел остаться с тобой. Но это мой бизнес. К тому же ты идешь на вечеринку, верно?
– Да, – согласилась она, бросив журнал на столик и поднимаясь с дивана. – Позвонишь мне утром?
– Как обычно.
– Можешь отвезти меня домой? – спросила Джастин.
Йейл покачал головой.
– Мне в другую сторону. Я еду в Сохо. – Он вынул из кармана две бумажки достоинством в двадцать и десять долларов. – Это тебе на такси.
Через несколько минут, когда Джастин ехала по Третьей авеню в свою ист-сайдскую квартиру, Йейл завел черный «лексус» и вскоре влился в плотный поток машин, направлявшихся по Восточной Двенадцатой улице.
Поворачивая в сторону шоссе Рузвельта, он заметил, что у него дрожат руки.
Однако Йейл не знал, вызвано ли это тем, что Лекси хочет поговорить с ним о смерти Эммета, или тем, что он снова увидит ее.
Сидя на заднем сиденье старого такси, Джастин ди Пьерро задумчиво смотрела в окно, пытаясь понять, что тревожит ее. Кажется, это связано с Йейлом. В последнее время он… изменился. Замкнулся в себе. Это началось еще до его поездки в Европу, в конце июля. После возвращения у него было слишком много дел.
Йейл не из тех, кто поверяет свои чувства другим. Он очень отличался от людей, окружавших Джастин, от ее большой итальянской семьи с бурными эмоциями и переменчивыми настроениями.
Кармелла, ее мать, элегантная, модно одетая, очаровательная женщина, сохраняя традиции Старого Света, каждое воскресенье готовила кастрюлю соуса и не жаловалась, что ей приходится кормить ораву требовательных, властных мужчин.
Властность была главной чертой Франко ди Пьерро, однако Джастин обожала его. Отец не стыдился плакать, боготворил свою мать и всегда ходил в церковь по воскресеньям и праздникам. Неровный характер приводил к тому, что его ласки тут же сменялись вспышками гнева. Он нередко поднимал руку на сыновей, но никогда на обожаемую дочь Тини. Отец считал, что Джастин должна иметь все. К тринадцатилетию он подарил ей меховую шубу, а три года спустя – «рэнджровер». Но вскоре в Бруклине разразилась настоящая эпидемия угонов с применением насилия к водителю, и он продал машину, обещав дочери, что ее будут возить.
С тех пор уже много лет один из «дядей» Джастин доставлял ее в нужное место на блестящем черном «кадиллаке».
На самом деле эти «дяди» не были ее родственниками. Единственный брат отца Нино и бабушка Нано жили в Сицилии. Джастин видела их в детстве, но сейчас Нане перевалило за восемьдесят, и они приезжали редко. А люди, которых отец называл своими compares, охотно помогали ему и являлись частью жизни Джастин.
Дядя Джованни, по прозвищу Джо, курил сигары и был молчуном.
Дядя Карл, рассказывая анекдоты, сверкал своим золотым зубом.
В кармане у дяди Санто всегда были жевательные резинки для Джастин, а на его предплечье красовалась татуировка с изображением обнаженной женщины.
Когда братья Джастин, Джонни и Джо, подросли, они стали проводить больше времени с отцом и «дядями». Сейчас братья уже обзавелись семьями и участвовали в делах Франко ди Пьерро.
С годами девушка начала замечать, что мужчины подолгу сидят за обеденным столом в комфортабельном доме ди Пьерро, разговаривая приглушенными голосами. Иногда в их кругу появлялись незнакомые люди. Порой среди ночи звонил телефон. Отец одевался и уходил, но утром, когда Джастин просыпалась, он всегда был дома.
Она прекрасно понимала, чем занимался отец, и гордилась им. Джастин считала его королем, а себя его принцессой.
Он давал ей все, что она хотела, в частности и Йейла Брадигана.
Смуглый таксист повернулся и что-то сказал Джастин.
– Что? – спросила она, подавшись вперед.
Он повторил на плохом английском что-то насчет дорожного движения и шоссе Рузвельта.
Она посмотрела по сторонам и поняла, что они попали в затор.
– Поезжайте по шоссе Рузвельта, – бросила Джастин, хотя ранее просила его не делать этого. Она боялась ездить в такси – чем выше был установленный предел скорости, тем безрассуднее мчались водители. Отец убеждал ее избегать скоростных магистралей, где нельзя выскочить из машины и убежать.
– Ты красивая девушка, Тини, – говорил он, – а значит, должна проявлять осторожность с незнакомыми мужчинами.
Уже три года Джастин жила отдельно, но отец проявлял к ней все ту же заботливость. Он сам подыскал ей квартиру на Восточной Семьдесят первой улице на одном из верхних этажей и оплатил установку охранной сигнализации. Навещая дочь, постоянно давал консьержу щедрые чаевые, приговаривая: «Присматривайте за моей девочкой».
Папа огорчился бы, узнав, что она едет в такси по шоссе Рузвельта, подумала Джастин, настороженно глядя в окно. Она еще не решила, что наденет на вечеринку Анджелы, дочери «дяди» Джо, которая вообще-то не была ее кузиной. Джастин не питала особой симпатии к этой некрасивой полной девушке с вьющимися волосами и темным пушком на верхней губе и не понимала, почему Анджи не избавится от своих усов в косметическом салоне.
Однако все это ничуть не смущало Луи, жениха Анджелы, человека с солидным брюшком и крупным мясистым лицом, который постоянно почесывался, рыгал после еды и умел говорить только о спорте и своей работе. Да, Луи совсем не походил на Йейла.
Джастин улыбнулась, подумав о том, кто через несколько месяцев станет ее мужем.
Она любила рассказывать всем, кроме отца, что «подцепила его в баре». Джастин заметила Йейла, когда он пил спиртное в модном ресторане на Пятой авеню и заявила своим подругам, что уйдет отсюда вместе с ним. Их недоверчивые взгляды укрепили решимость Джастин.
Йейл показался ей мужчиной высокого класса, настоящим англосаксом, совсем не похожим на тех, с кем она встречалась раньше. Он был прекрасно одет, ухожен и безупречно владел речью.
В тот вечер Джастин поняла, что он пьян, ибо Йейл пил один «Гленливет» за другим. Однако он казался совершенно трезвым, и когда она подошла к нему, его глаза вспыхнули.
Так реагировали на нее все мужчины. Джастин тратила на свою внешность много денег и времени. В шестнадцать лет она перенесла пластическую операцию и превратилась в настоящую американку. Регулярные визиты к парикмахеру сделали темноволосую Джастин золотистой блондинкой.
Чтобы держаться в форме, она постоянно занималась гимнастикой, чтобы казаться выше, носила высокие каблуки, ибо ее рост составлял всего сто шестьдесят три сантиметра, покупала наряды в лучших магазинах города, посещала косметические салоны, делала маски, маникюр и прибегала к множеству других ухищрений. Ее французские духи ежегодно обходились отцу в несколько тысяч долларов.
Но он охотно оплачивал ее счета и постоянно спрашивал, не нужно ли любимой дочурке что-нибудь еще.
В тот день, когда Джастин проснулась в квартире Йейла после самой замечательной ночи, какую она когда-либо проводила с мужчиной, ей пришлось сказать, что у нее есть еще одно желание. И очень сильное.