Но почему? Почему? Пейж была умеренна в еде, занималась спортом, никогда не курила, не любила спиртного. Почему? Почему она?
Миновав изящные решетчатые ворота, «ягуар» остановился на вымощенной булыжником площадке перед входом в здание лучшей частной клиники Мельбурна.
Сотрудница приемного отделения проводила Костакидаса взглядом, в котором сквозила легкая зависть. Медсестра в палате была откровеннее и проще.
– Миссис Костакидае еще отдыхает, – пропела девица, поедая Димитра влажными зовущими глазами, явно ожидающими отклика на свой призыв.
Линн молчала, безучастно выжидая, что станет делать сводный братец. Заинтересует ли неутомимого завоевателя очередная крепость? Ему уже за тридцать, но к такому мужчине – миллионер! красавец! – женщины липли, как мухи к меду. Однако рядом с Димитром Костакидасом был лишь ограниченный круг дам – с ними он обедал и появлялся в свете. Несомненно, были и те, кто удостаивался счастья побывать у него в постели, но Линн дала бы голову на отсечение, что и в этих случаях требования к отбору были чрезвычайно высоки. Неказистой медсестре явно не на что надеяться. Последний фоторепортаж в столичном журнале производил сильное впечатление: рядом с Димитром на всех снимках блистала красотой непревзойденная Шанна Делаэнти, единственная дочь знаменитого Реджинальда Делаэнти, страхового магната.
– Палата Пейж справа.
Справа… Линн получила несколько секунд, чтобы собраться с духом. За этой дверью – мама…
Линн уже знала беспощадные факты, разумом понимала трагичность ситуации, но сердце… сердце не могло признать Пейж в изможденной бледной женщине, утонувшей в белоснежных подушках.
Улыбнуться было нелегко, как и сдержать мгновенно подступившие слезы. Всего несколько шагов до кровати, но как они тяжелы. Линн обняла мать. Она казалась бесплотной, невесомой, кожа походила на старинную папиросную бумагу. Линн видела лишь тень дорогого человека. Из горла рвался крик протеста, страха, боли. За что так несправедлива судьба?
– Ну, здравствуй, девочка моя.
Родной мягкий голос ослабел, но оставался теплым и живым, на губах мелькнула ласковая, с детства знакомая улыбка. На минутку Линн показалось, будто в маминой груди вновь забился огонек жизни. Пейж приподняла руку и дрожащими пальцами провела по щеке дочери.
– Молодец, что приехала.
Сдерживаться было уже невыносимо, и слезы предательски заблестели у нее на глазах. Выручил Димитр – он обнял Линн за плечи и привлек ее к себе. Неожиданное его прикосновение словно придало ей душевных сил, и девушка сумела овладеть собой. Мать любовалась дочерью, лаская ее взглядом, потом подняла глаза на мужчину, обнявшего Линн.
– Спасибо тебе, – еле слышно выговорила Пейж. Димитр успел показать Линн глазами – надо держаться! Глаза его посветлели, руки сжимали хрупкое плечико девушки. Они молчали.
– Отдохни еще, немного поспи. – Димитр склонился и коснулся губами щеки Пейж. – Линн придет днем, а вечером мы будем оба.
– Конечно, конечно.
Они скорее догадались, чем услышали, что сказала больная. Отчаянным усилием воли Линн сдерживала рыдания, но в коридоре слезы хлынули бурным потоком. Их нельзя было остановить, как нельзя было унять боль, рвущую сердце. Линн слепо шла какими-то коридорами, лестницей, мимо бесчисленных дверей… Димитр привел девушку к машине, усадил, захлопнул дверцу.
– Как же я не поняла, что она больна? – твердила она с остервенением и тоской. – Почему мы ничего не знали? – Вдруг она вздрогнула, какая-то мысль пронзила ее. – Ты! Почему ты не сказал мне?
– Да потому, что я сам ничего не знал! – резко бросил он. – Мы с Пейж перезванивались каждую неделю, время от времени я обедал у нее.
Димитр говорил отрывисто и жестко, понимая, что Линн на грани истерики и что мягкость только спровоцирует срыв.
Бизнес бросал Костакидаса по всему свету, не только по Австралии, но он не любил жизнь в гостиницах и всегда с радостью возвращался в свою квартиру в высотном доме, всего в паре километров от старого отцовского дома, где жила Пейж. Особняк в Туреке никогда не был чужим Димитру.
– Неужели не было никаких признаков недомогания? Ничего подозрительного?
– В последний раз я видел Пейж чуть больше месяца назад. Она показалась немного бледной, но на мои вопросы отвечала, что виноват грипп, который она недавно перенесла. – Лицо Димитра исказилось. – А на следующий день я укатил в Штаты, потом в Париж, Рим. В Перте застрял – дожидался партнера. Там меня и застал факс от ее лечащего врача. Я позвонил тебе сразу, – мрачно закончил он.
– Должно быть, она подозревала что-то? – хриплым голосом сказала Линн.
– Именно. Более того, врачи говорят, она знала о серьезности и, увы, безнадежности своего недуга уже несколько месяцев. И при этом держала все в секрете, пока срочная госпитализация не раскрыла карты.
Опять подступили слезы. Линн пыталась сглотнуть комок в горле, отчаянно роясь в сумочке. Черт, куда подевались салфетки?.. Соленые капли уже бежали по щекам. Девушка дрожащими пальцами стирала их, но они все набегали и набегали…
Она услышала невнятное восклицание, ощутила прикосновение теплой мужской руки. В ладонях остался мягкий квадратик – платок. И тут Димитр обнял ее.
Она хотела тут же вырваться из его рук, но на это у нее не оказалось сил – ни физических, ни душевных. Слезы текли и текли, попадая ему на рубашку. В голове у Линн не осталось никаких мыслей, душа замерла. Будто сквозь сон она чувствовала, как гладят спину его сильные руки.
Сколько времени понадобилось, чтобы прийти в себя, Линн не представляла. Но как только самообладание вернулось к ней, она высвободилась из его объятий и глухо молвила:
– Извини.
– За что извинить, дорогая? – Димитр насмешливо поднял брови. – За то, что ты на минутку сложила оружие и соблаговолила принять от меня жест сочувствия?
– Я вовсе не….
– Ты боишься проявлять чувства в моем присутствии?
Она покачала головой и промолчала, предпочитая скрывать, что защитная оболочка ее души действительно треснула. Линн невидящим взглядом смотрела в окно, вспоминая, что прежде дорожила самым незначительным знаком внимания со стороны Димитра. А он всегда был с нею снисходительно ласковым, но непременно держал «братскую» дистанцию. Если бы не тот вечер после ее совершеннолетия…
Линн даже прикрыла глаза, желая отодвинуть безжалостные воспоминания.
Пейж устроила тогда для дочери дивный праздник, с массой гостей. Линн завалили подарками, утопили в восхищенном внимании. Но самым дорогим гостем, разумеется, был Димитр. Линн надеялась, что теперь-то он признает в ней женщину. Раскрасневшись от шампанского, она порхала по дому, флиртовала со всеми мужчинами, хохотала, танцевала до упаду… Все были очарованы ею. Когда все гости разошлись и Пейж поднялась в свою комнату, Линн включила музыку и нахально пригласила Димитра на белый танец. Разгоряченная своей смелостью, она всем телом прижалась к нему, сомкнув руки у него на шее. Приподняв лицо, она улыбнулась с чарующей откровенностью и игриво укорила его за то, что он позабыл поздравить ее… поцелуем.
Все началось с этого безобидного флирта, но быстро и незаметно для обоих переросло в настоящую чувственную игру. Линн уже не думала сдерживаться, она летела в бездну плотской стихии, не подозревая, к чему это приведет. Девушка забыла обо всем на свете, она горела и таяла, как вдруг была выдернута из сладостной пелены резким движением мужских рук… Слова Димитра хлестнули ее по сердцу, она рванулась вверх по лестнице, вбежала в свою спальню, где рыдала до самого утра.
На следующий день он улетел в Сидней, а Линн начала убеждать мать, что пора предоставить дочери самостоятельность. Так или иначе, но Пейж сдалась. Решено было остановиться на курортном городке Голдкост – там и обосновалась Линн.