Сначала хотела ему всё, что наболело, высказать. Но слезы душили, не давая и слова молвить. А потом как-то и нечего говорить стало, ибо…
– Ты прости, что тогда не сдержался и всё разнёс… – так же шёпотом произнёс он. – Вдруг осознал, что с этим амулетом ты можешь вернуться сюда… а в твоём мире у меня магии совсем нет. Скроешься, и вовек не найду. Решил – лучше уж ты там останешься. Вот и психанул. Не злись на меня, маленькая.
М-дя… вот и как после этого что-то высказывать? Нет, ну совсем-то смолчать я не смогла:
– После того что между нами было, так уходить, это… это…
– Эй, эй! Постой, ты что это тут надумала? – отлепив всё ещё шмыгающую меня от своего плеча, возмущённо воззрился в мои глаза. – Ты… ты решила, что я… что мы… – и услышав очередное шмыг, расхохотался.
А вот мне обидно стало. Ничего смешного не вижу. Даже если он хочет сказать, что между нами тогда ничего не было, во что верится с трудом, всё равно это не повод ржать!
– Нет, глупенькая… – всё так же давясь смехом, придушено выдавил он, – …ты была настолько пьяна, чтобы я…
Ах ты гад! Значит, так – да? Пьяна видите ли… да, я обиделась! И слезы вмиг пропали. Зло так посмотрела и выпалила:
– Ох досмеёшься! Вот помогу Альранду Эльму воскресить… – мстительно наблюдаю, как его челюсть медленно сползает на грудь. – А она говорила обо мне и одном древнем пророчестве…
– Не такое уж оно и древнее, – очевидно догадавшись, о чём речь, прошипел Кхёрн. – Откуда ты знаешь эту семейку? Ты ж на Карпеге меньше недели была.
Вот так я ему и сказала! Бесится. А мне не страшно совсем. Почему-то понимаю: ничегошеньки он мне не сделает.
– И что значит воскресить? – с запозданием смотрит мне в глаза, словно в них можно найти ответ.
– То и значит! Убила я её. Нечаянно…
– Нечаянно? – удивлённо переспрашивает. – Это ведьму её-то силы?
Пожимаю плечами, а самой как-то неловко вдруг стало.
– Во сне, – буркнула жутко смущенная я.
– Ладно. С этим мы ещё разберёмся. А теперь, дорогая моя, будь любезна объяснить: какого демона ты делала в родовом замке Винд-Арконте, да ещё и с обручальным кольцом на пальце?
Ну вот спрашивается: зачем было так орать, а? Ну зачем! Итог вполне предсказуем: в руках разгневанного бога, трусливо прижав к голове ушки, сидела маленькая и жалкая я… с трудом сдерживая рвущееся наружу содержимое мочевого пузыря…
Нет, ну дурачкам закон не писан! Эм… оговорочка-то по Фрейду вышла, ибо…
Этот божественный болван, хватая меня за многострадальное пузико, подскакивает и смотря в мои честные-пречестные глаза, во всю свою лужёную глотку, жёстко выделяя каждое слово, вопит:
– Ты. Моя. Невеста! Слышишь?
А то – нет? Тебя думаю и Китае слышно было.
– И никто! Слышишь? – ну вот и чего повторяться? – Никто! – вот же заладил! – Никогда не прикоснётся к тому, что по праву принадлежит МНЕ!!!
Ну а я что? Я честно пыталась сдержаться. Сам виноват! Оглушил. И… и выдавил. Стыдно конечно, но в голове мелькнул фрагмент из общеизвестного фильма «Легким движением руки брюки превращаются, брюки превращаются… в оригинальные шорты», ну а в нашем случае: «Лёгким нажатием руки неписаный красавчик превращается, красавчик превращается… в «описанного» красавца!»
А это хамло отстранил меня и под тихое, умиротворяющее журчание наблюдает за медленно расплывающимся по футболке и брюкам пятном. Мне честно-честно стыдно, но помочь ему ничем не могу. Оно само.
И мысль такая нездоровая и злорадная в голове: «Ведь он старший из рода, ибо последний и единственный, а значит если у богов тоже имеет место такой ритуал, то я теперь многомужница!» Вот только что-то мне подсказывало, что к многомужеству на Карпеге относятся не лучше, чем к многожёнству в России.
Но он явно у меня извращенец. Нравится ему что ли? Стоит, смотрит. Другой бы метнул мою тушку куда подальше и мыться скорее, а этот то ли терпит, то ли наслаждается даже, судя по умильному выражению на физиономии.