Глава 6
Глупые, бесполезные воспоминания, пришедшие неизвестно откуда, непонятно зачем. Города, утопающие в зелени, лёгкие и полупрозрачные. Красивые люди, но красота эта слишком холодная, чужая. Мир совершенный… Совершенный? Чересчур правильный, статичный. Но, может быть, именно так и выглядит совершенство?
В голове что-то щелкнуло, вспыхнуло, и чужие воспоминания потухли. Что это было? Можно сколько угодно ломать голову над увиденным, а что толку?
Море пахло морем. Не хватало чаек и разноцветных зонтов на пляже. Песок, белый. Крупный и чистый.
— Где же тот, кто плачет? — Спросила я. — Что-то я не слышу.
Тирто растянулся на песке и блаженно улыбался своим мыслям.
— Ещё рано. Это будет ночью.
О «штучках» я пока не решилась спросить. Надо сначала выяснить, кто плачет. Уже, осторожно ступая, тихо, как кошка, пришли в этот мир изумрудные сумерки. Скоро наступит ночь.
— Осталось немного. Скоро оно заплачет. — Шёпотом произнёс Тирто. — Это так больно слушать!
Я не верила во всё это, но не хотела разочаровывать Тирто. Кивнула и стала прислушиваться. Ничего. Лишь шорох тёмных волн и скрип белого песка. Ничего, не было даже криков чаек и шелеста листвы. Тишина, пугающая и завораживающая. В этой тишине может прятаться что угодно и кто угодно.
Вдруг я что-то услышала! Плач! Плач ребенка. Там, за большим чёрным валуном плакал ребёнок! Я вскочила, чтобы бежать к камню, но Тирто меня остановил:
— Не надо. Там ничего нет. Я проверял и не раз. Подожди. Скоро этот плач будет слышен из другого места.
Какое-то явление природы? Что-то вроде поющих песков или завывания ветра? Но нет, это самый настоящий детский плач! Может, колдовство, наваждение? В такую ночь, на берегу океана может послышаться и не такое. Вскоре плач раздался из другого места — из за чёрной скалы у самого берега.
— Я думаю, что это плачет нерождённый ребёнок. — Задумчиво произнёс Тирто.
— Тирто, нерождённый ребёнок не может плакать, потому, что его ещё нет.
Он замолчал. Что-то его тревожило.
— Я часто сюда хожу. Когда-то я хотел иметь ребёнка. Но откуда он возьмётся? Какая женщина захочет от меня родить. — И, после недолгого молчания. — И какая женщина нужна мне? Я не хочу, чтобы моего ребёнка родила одна из этих! И я передумал.
Он внимательно посмотрел на меня. Холодок пробежал по спине. Только этого мне не хватало!
— И не думай даже! — Предупредила я. — Даже не думай об этом!
Я знала, что, если он этого захочет, то так всё и будет. Этот изучающий взгляд приводил меня в ужас.
— Тирто, лучше расскажи мне о «штучках». — Попыталась я перевести его мысли в другое русло. Пусть думает о чём угодно, только не обо мне!
— А ведь ты меня сейчас боишься. — Заметил он. — Зря. Я тебя не трону. Только ты ответь мне, какие мужчины тебе нравятся?
Ответ на этот вопрос я и сама не знала. Не могу в себе разобраться. Когда-то я была уверена, что люблю Софа, но почему-то я позволяла себе при этом влюбляться в других. Значит — это была не любовь. Прошло не так уж много лет, и Соф стал для меня просто другом. Даже не другом, а коллегой по работе. Между нами не осталось ничего, кроме воспоминаний и лёгкой досады.
— Я не знаю. Тирто, я на самом деле не знаю.
Он мне не поверил, но промолчал. В темноте его неуклюжее тело и грубые черты лица стали менее заметны. Темнота преобразила его до неузнаваемости.
— Такой, как Ирф? — Спросил он.
— Нет. Я же сказала тебе, что не знаю.
— Ты должна мне ответить!
В его голосе звучала страсть, которой лишены его соплеменники. Эта страсть меня пугала больше, чем плач невидимого ребёнка и красный дождь. Страсть вообще пугает, любая. Плач вынимал душу, хотелось бежать подальше отсюда, чтобы его не слышать. Эта ночь, великан, плач… Я не выдержала и разрыдалась. Уже не вспомню, когда последний раз плакала. Мне казалось, что я почти научилась справляться со своими чувствами, но сегодня это не срабатывает. Душа не подчиняется разуму, душа ничему не подчиняется. Она живёт по своим законам. Плач ребёнка, разве этого мало, чтобы заставить женщину отчаяться?
— Тебе плохо? — Спросил он, наклоняясь ко мне. — Что я могу сделать, чтобы тебе было хорошо? Из вас четверых ты одна смогла меня понять. Я это почувствовал.
— Пятеро, — поправила его я, — нас пятеро.
Он удивился.
— Я плохо считаю? — Спросил он недоверчиво. — Вас же четверо!
— Пятого ты просто не видишь.
Он не удивился. Совсем.
— Это, как нерождённый ребёнок?
— Нет. Просто он невидим и всё.
Я не знала, как ему объяснить, что такое обруч Дра-Ста. Можно, конечно, рассказать ему про шапку-невидимку, но он ведь не знает и что такое шапка.
Подул холодный, пронизывающий до костей ветер. Волны, большие и тяжёлые, словно киты, выбрасывались на берег, пытаясь совершить массовое самоубийство. Плач прекратился. Потом начался вновь…
— Мне плохо. — Призналась я. — Не хочу здесь оставаться.
Он понимающе кивнул.
— Мне тоже сначала было плохо, как будто я в чём-то виноват. А сейчас уже не могу без этого. Прихожу сюда каждую ночь и слушаю. Я знаю, что ничем не могу ему помочь, но могу хотя бы быть рядом.
Я не заметила когда его тяжёлая рука легла мне на плечо, но мне стало уже не так горько. Действительно, если не можешь ничем помочь, то можно просто быть рядом — а это не мало.
— Я стану таким, как ты хочешь, — прошептал он, — я постараюсь. Ты только не гони меня. Ты ведь не знаешь, что такое одиночество!
Голос его зазвенел. Я почувствовала, как он задрожал.
— Всю жизнь. Всю жизнь я один. Мне нужен кто — то, с кем я могу поговорить, кто — то, ради кого бы я жил.
— Расскажи о себе. — Попросила я.
…Он родился в самой обычной семье и казался самым обычным ребёнком. О том, что такое родительская любовь здесь не знает никто, и Тирто не был исключением. Ему позволяли жить рядом, кормили, но не более того. Тирто часто смотрел в небо на изумрудный спутник этой безымянной планеты и думал, что где-то там есть другие люди. И там всё не так. Ему не хватало самых обычных вещей — ласковых слов, нежных прикосновений, простого, ничего не значащего, поглаживания по голове. Так живут здесь все. Больных здесь не принято лечить и, когда заболел старший брат Тирто, его просто вынесли из дома и оставили на границе леса. Тирто не знает, что случилось с братом, но помнит, что чувствовал отчаянье от собственного бессилия что-либо изменить. Потом под красный дождь попала сестра. Тирто помнит, как она кричала и звала на помощь. Её завернули в кусок шкуры и, так же, как брата, отнесли в лес. Тирто даже думать не хочет о том, как они умирали, больные и одинокие!
А потом Тирто стал расти. Он постоянно хотел есть, чем доводил своих родителей до безумия. Однажды отец схватил его за ноги и ударил головой об стену. Тирто это запомнил навсегда! Хорошо ещё, что стены убогого жилища его родителей, были сделаны из листьев и веток, смешанных с помётом больших серых птиц, которых называли куа. Некоторые суеверные жители посёлка считали куа нехорошими птицами, предвещающими беду. Они всегда появлялись накануне сезона красных дождей, и непостижимым образом были защищены от этой напасти. Люди в посёлке считали, что куа приносят красный дождь и нещадно их истребляли.
Когда мать Тирто вновь забеременела, стало ясно, что от Тирто надо избавляться — он слишком много ест.
Тирто хорошо помнит этот день. Отец взял его за руку и повёл к лесу. Тирто уже знал, что это означает. Несмотря на свой большой рост, он был всего лишь маленьким ребёнком, и ему было очень страшно! Он просил отца оставить его. Он обещал совсем не есть, но напрасно. «Послушай, ты, — сказал отец, — скоро твоя мать родит ещё одного ребёнка и его надо чем-то кормить. Ты слишком много ешь, нам не хватит на всех еды. Теперь ты сам за себя в ответе. Постарайся выжить, но я в этом сомневаюсь».
Он остался в лесу. Было страшно и холодно. Ночь наполнилась ужасами и кошмарами. Опасности подстерегали его на каждом шагу. Маленький мальчик, он хотел только одного — найти убежище и спрятаться от всего этого. Он забыл, что уже два дня ничего не ел, но вспомнил своего брата и сестру, больных, умирающих, представил, что с ними произошло, и впервые заплакал. Раньше он даже не подозревал, что умеет плакать. Тирто залез под раскидистый куст, свернулся калачиком и заснул тяжёлым, мутным, недетским сном.