Архиерей еще раз взвесил ситуацию. Если все то, о чем сплетничают и что предполагает он сам, правда – то отец Ярослав должен быть об этом осведомлен. И кто-кто, а уж он-то в этой ситуации менее других заинтересован тащить за собой Челышева. Но Челышев перед крестом и Евангелием отрицает все обвинения, а Андрейко против него ничего не имеет. По крайней мере, на словах. Может, и на самом деле ничего нет, одни лишь сплетни, очередное искушение?
Помолчав несколько секунд, Евграф выдохнул и ответил:
– Что ж, будь по-твоему…
Вскоре после того, как отец Ярослав стал настоятелем Свято-Пантелеимоновского храма, все то, что осталось от его семейной жизни, приобрело некую странную, уродливую завершенность. И для самого отца Ярослава, и для его прихожан семья Андрейко превратилась в семью Челышевых, при которой приходской священник находится в качестве этакого приживальщика. Он, как и полагается попу, совершал воскресные и праздничные службы, исполнял требы, однако все решения, касающиеся обустройства прихода и, конечно же, его бюджета, принимали Лена с Вадимом. Денег у него в кошельке было столько, сколько они считали нужным ему выдать – иногда не было и вовсе.
Через полгода для приходских же нужд (по крайней мере, такова была официальная версия) приобрели старенькую праворульную японскую иномарку. И теперь едва ли не ежедневно можно было видеть, как на этой машине Вадим и Лена вместе отвозят в школу дочку Вадима и детей самой Елены. Так же вместе они ездили в магазин за продуктами и много еще куда. Когда нужно было доехать до Епархиального управления, они брали с собой еще и отца Ярослава.
Их общение, и ранее бывшее формальным, стало и вовсе эпизодическим. Вадим на ходу брал у него благословение, мог, особенно при людях, перекинуться парой вежливых фраз, но и только. Сам Челышев так же сильно изменился: если совсем недавно он был, казалось, искренне религиозным человеком, то теперь он ничего подобного в себе не замечал. Нет, Вадим не отрекся от веры, по крайней мере формально. О религиозных вопросах он теперь почти не думал, а церковная жизнь, по форме оставшаяся прежней, наполнилась для него принципиально иным содержанием. Если ранее он ощущал себя служителем Престола Божия, стоящим среди невидимо присутствующих тут же ангелов, то теперь он чувствовал себя техническим работником театра и актером одновременно. Следил за порядком в храме и в первую очередь в алтаре, старался выдерживать чинность богослужений, но ощущение реальности всех этих действий, некогда столь сильное, исчезло. Была работа – обезпечение функционирования учреждения, в котором он состоял то ли наемным работником, то ли пайщиком, то ли просто любителем, не желающим отказываться от старой привычки…
Если раньше перед отцом Ярославом он чувствовал себя виноватым и лишь сильнейшая страсть к Елене заставляла его перешагивать через эту вину, то теперь он относился к нему с безразличным пренебрежением. «Если его устраивает, что я у него под носом живу с его женой, почему, в конце концов, это должно не устраивать меня?!» – задавался он вопросом. И, разумеется, Вадим не видел причин, по которым это могло бы его не устраивать. Его чувство по отношению к Елене также претерпело трансформацию. Если раньше она была для него воплощением мечты, земным божеством, ради которого он готов был перешагнуть через многое – как оказалось, даже через крестоцелование, – то теперь он ее оценивал совсем иначе. «Богиня» превратилась в «бабенку», главным достоинством которой было то, что она «еще очень даже». Что же до Лены, то она эту перемену ощущала, и ее страстная привязанность к Вадиму начала приобретать болезненные черты. Это сказалось на ее отношении к мужу, которым она стала уже откровенно помыкать. Они почти не разговаривали, а в какой-то момент перестали спать вместе – ничего друг другу не говоря, без каких-либо обид и претензий. Обе стороны просто восприняли это как новую норму их жизни.
В один из майских вечеров, когда долгая мангазейская зима наконец уже уходит, сменяясь не календарной, а реальной весной, Ярослав, сидя на кухне, вдруг неожиданно (в первую очередь, для себя самого) спросил жену:
– Ты спишь с Вадимом?
Елена, в отличие от него, не была удивлена этим вопросом. Она продолжала громыхать вымытой посудой, привычными и быстрыми движениями вытирая ее полотенцем, и спокойно ответила:
– Зачем ты спрашиваешь? Ты же все знаешь.